Стеклянный отель - Эмили Сент-Джон Мандел

– Что ж, – сказал он Сюзанне в хосписе, – по крайней мере, теперь тебя не посадят в тюрьму, когда пирамида рухнет.

– Только подумай, как ты сэкономишь на адвокатах, – парировала она. Так они провели последние несколько месяцев, соревнуясь в бахвальстве и глупой браваде, пока она не замолчала, а вслед за ней замолчал и он и стал часами безмолвно сидеть у постели, держа ее за руку.

Когда пирамида наконец рухнула, когда он окончательно попал в ловушку, рядом с ним была не та женщина. Хотя под конец Винсент тоже произвела на него впечатление, пускай и не могла сравниться с Сюзанной. Сцена: его офис в Мидтаун, последний день в этой комнате. Он сидел за столом, Клэр плакала на диване, Харви сверлил глазами пустоту, Винсент возилась с пальто и сумкой, и когда она уселась на стул и впилась в него взглядом, он наконец спросил: «Винсент, ты знаешь, что такое схема Понци?»

– Да, – ответила она.

Клэр спросила сквозь слезы:

– Откуда ты знаешь про схему Понци, Винсент? Он тебе рассказывал? Ты знала? Клянусь богом, если ты знала, если он тебе говорил…

– Разумеется, он мне не говорил, – прервала ее Винсент. – Я знаю, что такое схема Понци, я же не идиотка, черт побери.

Тогда он подумал: какая умница.

В антижизни он идет по просторному коридору отеля с модернистскими канделябрами – коридору отеля на Палм-Джумейра – и спускается вниз по лестнице, медленно передвигаясь в прохладном воздухе. На каждом пролете стоит пальма в горшке. В лобби никого нет, кроме Винсент. Она стоит у фонтана и смотрит на воду. Когда он приближается, она смотрит на него; она его ждала. На этот раз все по-другому, он уверен, что это не воспоминание, потому что не сразу ее узнает. Она гораздо старше и странно одета: на ней серая футболка, серые рабочие брюки и поварской фартук. На голове у нее повязан платок, но он видит, что она коротко подстриглась и на ее лице нет макияжа. Теперь она выглядит совершенно другим человеком.

– Привет, Джонатан. – Ее голос звучит откуда-то издалека, будто она говорит с ним по телефону с подводной лодки.

– Винсент? Я тебя не узнал.

Она смотрит на него и молчит.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

– Просто пришла в гости.

– Откуда ты пришла?

Но она уже не слушает, смотрит мимо него, и он оборачивается и видит, как у окна прогуливаются Иветт и Файзаль. Файзаль что-то говорит Иветт, и она смеется.

– Их не должно здесь быть, – говорит он с глубокой тревогой, – я еще ни разу их здесь не видел. – Но когда он оглядывается, Винсент уже нет.

Позже, лежа в своей неудобной кровати в не-антижизни, не-жизни, он потрясен несправедливостью происходящего. Если его навещают призраки, почему он не может видеть свою настоящую жену, свою первую спутницу вместо второй – свою сообщницу, возлюбленную Сюзанну – или Лукаса? Он плохо себя чувствует. Теперь он проводит больше времени в антижизни, чем в тюрьме, и знает, что реальность от него ускользает. Он боится забыть собственное имя, ведь если он забудет самого себя, то наверняка не сможет вспомнить и о брате. Такая мысль его крайне огорчает, поэтому он начертил на левой руке ручкой Черчвелла крохотную букву «Л». Он решил, что всякий раз, глядя на букву «Л», будет думать о Лукасе, и тогда мысль о брате войдет в привычку. Кто-то рассказывал ему, что привычки остаются с человеком до самого конца.

– Привычка вроде чистки зубов, – сказал Черчвелл.

– Точно.

– Но смотри, ведь есть разница. Каждый раз, когда ты чистишь зубы, они от этого не разрушаются.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не специалист, но где-то читал, что каждый раз, когда напрягаешь память, от напряжения воспоминания немного разрушаются. Ну, или, может, слегка меняются.

– Ну что ж, – сказал Алкайтис, – посмотрим, что у меня получится. Его встревожила эта новая информация, если ее можно назвать новой. Звучит знакомо, потому что в последнее время он вспоминает в основном один эпизод с Лукасом, вновь и вновь возвращается к одному и тому же воспоминанию, и ему страшно осознавать, что всякий раз его память слабеет, что образы незаметно, но необратимо изменились. Когда он не находится в антижизни, он любит вспоминать зеленое поле в своем родном городе в сумерках после семейного пикника. Последнее лето Лукаса. Джонатану было четырнадцать. Лукас приехал в полдень, на четыре поезда позже, чем планировал. Джонатан помнил, как ждал на станции один поезд, потом второй, третий, четвертый, и наконец Лукас вышел из поезда в лучах солнца, неожиданно исхудавший, как призрак в темных очках.

– Извиняюсь, – сказал он, – наверное, я сегодня утром потерял счет времени.

– Мы почти начали беспокоиться! – сказала мать с нервозным смешком, который Джонатан недавно стал за ней замечать. За час до встречи она плакала в машине, пока отец расхаживал туда-сюда и курил.

– Думали, ты уже не приедешь.

Разумеется, семейный пикник был ее затеей.

– Ни за что на свете не пропустил бы такое событие, – сказал Лукас, и челюсть отца сжалась. Как обычно, Джонатан не мог понять, всерьез Лукас что-то сказал или нет. Несправедливо, что Джонатан был настолько его младше. Он никогда не мог быть с ним наравне.

– Как у тебя дела с живописью? – спросил он, когда они сели на заднее сиденье машины, и спустя много десятилетий, в ФИУ «Флоренс Медиум 1», он по-прежнему помнил удовольствие, с каким задал этот вопрос, совсем как взрослый.

– Все отлично, дружище, спасибо, что спросил. Просто отлично.

– Тебе все так же нравится в этом городе?

Мама произнесла «в этом городе» тоном, каким проповедник произнес бы «Гоморра».

– Мне очень нравится. – Голос Лукаса звучал так, словно он был немного не в себе, даже в свои четырнадцать Джонатан это почувствовал. Родители обменялись взглядами.

– Может, как-нибудь захочешь побыть дома, – сказал отец. – Немного отвлечься, на неделю-две, подышать свежим воздухом…

– Свежий воздух переоценен.

Позже, в ФИУ «Флоренс Медиум 1», Алкайтис уже не мог вспомнить сам пикник. Ему запомнилось то, что было после: ощущение покоя в конце долгого странного дня, момент тишины, когда они всей семьей отдыхали в тени, а потом, когда солнце стало садиться и родители предложили подвезти Лукаса до станции («если не хочешь остаться на ночь, дорогой, ты же знаешь, для тебя всегда готова комната…»), он долгий прекрасный час играл с братом во фрисби в сумерках, бегал по траве, а в темноте кружился бледный диск.

1.

В декабре 2018 года Леон Превант устроился на работу в отель Marriott на южной окраине Колорадо, недалеко от границы с Нью-Мехико. Хотя город был небольшим, в нем было целых два Marriott – они стояли по обе стороны широкого проспекта и парковки и отражались в стеклах друг друга. Отели находились на задворках деловой части города, напоминавшей мираж. В свой первый день здесь Леон прошелся по центру мимо огромного граффити, потом наткнулся на лучшее кафе среди всех, что видел за последнее время, – рядом с кофейней была огромная тенистая терраса. Он взял с собой кофе и отправился бродить дальше. Ему встретился громадный магазин армейских товаров из трех корпусов, но другие магазины по большей части пустовали. На дорогах не было машин. Перед ним открывалась перспектива двух улиц, на которых он заметил всего одного человека – мужчина в ярко-оранжевой футболке сидел на скамейке в квартале от него с невидящим взглядом. Столики на террасе кафе были пусты. Леон поспешил обратно в Marriott и снова принялся за работу – стал разбирать новую партию туалетных принадлежностей в кладовой и убирать утонувших жуков и листья в бассейне.