Сапфир - Вероника Мелан

Странные мысли. Глупые и счастливые.

Ей хотелось забыть о том мире, который существовал по ту сторону океана, – о суше, по которой некогда ходил Том, о Кэти, давно уже по этой самой суше не ходившей. О Комиссии, о несправедливости, «розетке». Накануне вечером она, содрогаясь, водила по теплому металлу лепестков пальцами. Ужасалась, силясь представить это «в себе».

Но топаз. Что насчет топаза?

Свечение топаза несколько походило на то, что испускал алмаз, только тусклее, и кончики льющейся энергии завивались, словно сигаретный дым. Лана впитала его, запомнила. Перевела взгляд.

Гранат: свет прямой, но чередующийся – луч длинный, луч короткий, снова длинный и короткий.

Турмалин: плотный кокон, напоминающий паутину. Почти непрозрачный. С турмалином будет просто… Чароит бликовал и переливался, берилл светился ярко у центра камня, но терял в мощности сразу же у граней, циркон испускал один-единственный луч…

Ручка нашлась в блокноте.

Лана зажала колпачок во рту и принялась рисовать.

* * *

Вновь шипела над костром решетка-гриль; Марио отряхивал с ног блестки чешуи. День – погожий и солнечный – ласкал взгляд лазурной синевой горизонта. Отдыхала «Жемчужина». Пока Марио сбрызгивал рыбу соком подсохшей за ночь половинки лимона, Лана сосредоточенно изучала рисунки – впечатывала в память, заучивала. Затем оторвалась от блокнота, подняла глаза:

– Мо, а действие формулы ослабевает к концу срока?

– Угу.

– То есть может быть так, что к тому времени, когда мы попадем в комнату, я начну видеть хуже?

– Не думаю. Он писал, что действие формулы ослабевает за двадцать четыре часа до истечения двух с половиной или трех недель.

– То есть я успею?

– Успеешь.

Он улыбался. Он теперь улыбался почти все время, и каждую из этих улыбок Лана отражала светом тысячи солнц, которые горели внутри. Она любила Марио. Его спокойствие, его невозмутимость, его уверенность, что каким-то образом все обязательно наладится. Любила любовь в его глазах.

А еще совершенно по-женски балдела от вида мужской фигуры – этих бугристых мышц, которые могла потрогать, этой невероятно мощной спины, которую имела право обнять, этих сногсшибательных крепких ног – с такими хоть в спринт, хоть в футбол. А уж хрюндель – вот кто оказался выше всяких похвал – им Марио владел безукоризненно.

– Любовь моя, может, ты походишь по этому острову без плавок?

Улыбка мужчины, глядящего в костер, расползлась шире.

– Только, если ты скинешь с себя парео и тоже будешь ходить нагишом.

– Я согласна!

– Но с острова мы тогда не уедем.

– Какая райская жизнь…

Черные глаза блеснули – Мо снял решетку с огня и отложил в сторону. Поднялся на ноги, присел уже перед Ланой, подался вперед.

– Что-то я давно тебя не целовал…

– Очень давно.

Он был вкусен, он был горяч. Мо омывал сексуальной энергией не слабее океана – он сам был океаном. Лана медленно откланялась назад, радостно сдаваясь напору.

– И все-таки, может, походишь по острову голым?

– Ты хотела бы любоваться видом вставшего члена?

– А он вставший?

– Проверь, – прошептали ей на ухо, и она тут же запустила в плавки руку, нащупала разбухший и уже почти стальной пенис, легонько сжала его и застонала.

– Я проверила. Нравится.

– Точно?

– Ну, я бы проверила еще раз…

Мо навалился сверху, вложил себя туда, куда был приглашен, тихонько зарычал. Сперва двигался медленно, позволяя прочувствовать каждый момент единения, затем не удержался, впечатал податливое тело в песок, ускорился. Переплелись пальцы, переплелись стоны, поцелуй глушил и усиливал их одновременно. Лана, чувствуя себя скорострелом, не выдержала первой – выгнулась навстречу, задрожала и сдалась – рассыпалась ворохом сверкающих искр. Блаженная, ощущала, как приблизился к развязке, а после сдался и Мо – вогнал себя в нее на полной мощи раз, второй, третий… Захрипел, прижал ее теснее тесного, обмяк.

Оба – ненасытные и изголодавшиеся, оба – скорострелы. Ей было весело.

Шумели над головой пальмы; скользили по синему небу облака.

– Хорошо-то как… Не описать.

Они лежали, не разъединившись. Нежились, таяли, испускали вокруг себя волны счастья.

– Ну что, он все еще хрюндель?

Спросили ее тихонько.

– Угу, – муркнула Лана. – Самый лучший хрюндель на свете.

И Мо затрясся от смеха.

* * *

– Где ты взяла это слово – хрюндель?

Облепленная кусочками взлетавшего вверх пепла, снова жарилась рыба.

– Это все моя подруга, – Лана безмятежно улыбалась. – Мы как-то раз пошли в кино, а там главный герой разделся до плавок, и у него, кажется, частично вывалилось хозяйство – знаешь, всего на секунду мелькнуло в кадре. И тогда Иви спросила громким таким шепотом: «Это у него хрюндель, что ли?» Хрюкал весь зал. Вот и прилипло.

– Понял. А то я все гадал…

Шумели кусты за «шалашом», поскрипывали пальмовые стволы; пели в глубине тропического леса птицы.

– Мо, а животные тут есть?

– Только мелкие, насколько я знаю. Птицы, грызуны, типа бурундуков. Мыши. А что?

– Просто. Хорошо. Может, останемся?

Упал и глухо стукнулся о песок в отдалении кокос.

– Для пяти дней у нас недостаточно еды.

– Достаточно, – уверенно возразила Лана. – У нас есть хлеб, рыба, пресная вода. Что еще нужно?

– Ничего, – Марио перевернул решетку. В этот момент он выглядел таким расслабленным и счастливым, как никогда ранее. – Только рыба опостылеет тебе уже через день.

– Может быть, – песок тек через ее пальцы сухими ручейками. – Но можно чередовать ее.

– С чем?

– С сексом. Смотри: завтрак – рыба и секс. Обед – кальмары и секс.

– Полдник: кокосы и секс, – подхватил Марио, – вечером – бананы и секс.

– Видишь, какое разнообразие?

– Точно – рай.

И они расхохотались.

После еды Мо посерьезнел, предложил:

– Сегодня съемки вручения призов. Хочешь на них присутствовать?

Лана оторвалась от блокнота, который вновь принялась изучать, оживилась:

– Хочу.

– Мы, в общем, успеваем. Если соберемся и выдвинемся назад через пару часов, то как раз успеем прикупить что-нибудь симпатичное. Думаю, нас снова попросят станцевать.