Истории торговца книгами - Мартин Лейтем

История одного мизантропа

В годы правления королевы Виктории вдали от погруженных в молчание библиотек английской аристократии уже раздавался свисток локомотива, возвещая о начале новой эпохи богатства, нажитого за счет производства. Многие благородные семейства позаботились о том, чтобы новые железные дороги пролегали подальше от их поместий, но от века паровых двигателей было некуда деться, как и от нарастающего нового класса промышленных магнатов. Один из таких богачей Томас Филлипс (1792–1872), в отличие от щедрой Энрикеты, ревностно оберегал свои книги. Именно эта патология послужила причиной долгих судебных тяжб, разрешившихся лишь в 1977 году.

Филлипс был незаконнорожденным сыном торговца ситцем из Манчестера. Отчасти подстегиваемый стремлением отца сделать из своего сына «достойного джентльмена», он всю жизнь коллекционировал книги. Время от времени он принимался за семейный бизнес, но, в сущности, никогда не работал да и не нуждался в этом. Не обязательно быть последователем Фрейда, чтобы объяснить вспыльчивость Филлипса и его склонность вступать в конфликты особенностями воспитания, которое он получил от отца, старого, страдающего подагрой нытика, после того как его мать сбежала к другому мужчине, Фреду Джадду. Скончалась она, когда сыну было пятьдесят девять лет, однако никакого участия в его жизни никогда не принимала. Напрашивается параллель с моим собственным отцом, питавшим огромную страсть к коллекционированию, которая помогала ему компенсировать недостаток любви со стороны родителей, бросивших его младенцем и оставивших на попечение ворчливой старой девы. Говорят, что «книги обставляют комнату»[148], а еще с их помощью можно обустроить дом, подобно тому как птицы строят гнезда из мха и прутьев.

К шести годам Филлипс накопил 110 книг, а повзрослев, не раз заглядывал в книжный магазин и скупал весь имевшийся в наличии ассортимент. Особенно усердно он охотился за рукописями, в частности пергаментами, за что сам придумал себе весьма обаятельное прозвище «пергаментного маньяка». Несколько ценных томов подобного рода ему удалось раздобыть в мастерских золотобоев. Золотобои (как тогда, так и теперь) отбивают золото до тех пор, пока оно не превращается в лист – настолько тонкий, что ему можно аккуратно придать необходимую форму. На протяжении тысяч лет, вплоть до середины XX века, единственным материалом, с помощью которого зажимали часами отбивавшееся золото, была «золотобойная кожа» – тонкая пленка, изготавливаемая из стенок бычьего кишечника. В силу его прочности и гладкости этот материал использовали при производстве презервативов, однако и для реставрации пергаментных книг он подходил отлично, поэтому золотобои иногда скупали коллекции пергаментных рукописей у людей, избавлявшихся от ненужных вещей во время переезда, – еще до того, как до них успевали добраться коллекционеры. Кроме того, Филлипс был завсегдатаем портняжных мастерских, где он разыскивал остатки печатных книг: их использовали в качестве бумаги для выкроек. Повторное использование бумаги было широко распространено, старые книги даже пускали на переплеты для новых. Одержимость коллекционированием заставляла Филлипса оптом, буквально вразвес, скупать различные издания у торговцев макулатурой – такого рода покупки на протяжении многих десятилетий открывали миру сокровища вроде трудов Овидия, отпечатанных в типографии Уильяма Кекстона, найденных в 1964 году и проданных более чем за миллион фунтов.

В свои сорок два года Филлипс жил в графстве Вустершир, в особняке Миддл-Хилл, вместе с тремя дочерями, смягчающими его крутой нрав, и терпеливой женой, которая мирилась с его чрезмерными тратами на книги и недостаточными – на борьбу с вредителями. Есть всего один зафиксированный случай, когда жене не удалось сдержать негодования в вопросах семейного быта: «Из одного крыла дома меня выжили книги, а из другого – крысы». Это хрупкое равновесие было нарушено приездом смышленого, едва окончившего Кембридж молодого человека Джеймса Холливелла. Он отправил Филлипсу письмо, в котором выразил интерес к его книгам. Получив приглашение приехать погостить и помочь в уходе за библиотекой, он влюбился в Генриетту – двадцатитрехлетнюю дочь своего нового работодателя. Старик, твердо убежденный в том, что молодого человека интересовало исключительно ее наследство, воспротивился их браку, но влюбленные сбежали и обвенчались вопреки его воле.

Филлипс так и не простил беглецов. В попытках выпутаться из долгов он нехотя передал Генриетте часть своего поместья. Однако, чтобы удостовериться, что ей достанутся лишь упадок и запустение, он прибегнул к политике выжженной земли. Он вырубил деревья, обрамлявшие великолепные аллеи в Миддл-Хилл, разобрал трубопровод и перевез всю коллекцию в мрачный, похожий на пещеру, выполненный в неоклассическом стиле дом в Челтнеме, в котором впоследствии разместилось одно из зданий школы и где так много места, что Филлипс разъезжал по нему верхом. Для переезда потребовалось около сотни ломовых лошадей и 238 повозок, доверху набитых книгами. Несколько лошадей свалилось с ног по дороге. Миддл-Хилл был намеренно заброшен. Местные хулиганы разбили окна и двери. По величавым залам бродил домашний скот.

Коллекция Филлипса росла, со временем он стал почетным участником аукционов, часто побеждал на торгах, обходя руководителей музеев, и начал подумывать о том, не пора ли сыграть финальный аккорд, передав свое собрание на хранение в какое-то учреждение. Первым делом, демонстрируя поразительное высокомерие, он предложил продать свою коллекцию Бодлианской библиотеке, при условии, что ему позволят ее возглавить. Ему ответили отказом, и тогда он обратился с предложением к библиотеке Британского музея, потребовав взамен, чтобы его включили в попечительский совет. В Британском музее согласились, однако многочисленные предложения, выдвинутые Филлипсом на собраниях попечителей, были сочтены неприемлемыми: преисполнившись отвращения, он оставил эту должность. В конце концов он отыскал какое-то аристократическое семейство Филлипс, состоявшее с ним в дальнем родстве, и обратился к ним в надежде, что они выкупят у него библиотеку. Они отклонили его предложение, поэтому с неугасающей одержимостью он продолжил каталогизировать книги и все чаще стал запирать их в похожих на гробы металлических сундуках на случай пожара.

Когда в 1872 году Филлипс скончался, упав с библиотечной стремянки, оказалось, что оставленное им завещание больше похоже на эссе о мизантропии. Мало того что католикам и Холливеллам запрещалось переступать порог его библиотеки, так он еще и запретил продавать книги, предписав хранить их в Челтнеме, будто забальзамированные в формальдегиде. Спустя несколько десятилетий юридических махинаций его книги в конце концов были распроданы несколькими партиями, последняя сошла с молотка в Нью-Йорке в 1977 году. Конец у этой истории мрачный, в стиле Томаса Харди: бедная Генриетта Холливелл упала с лошади и скончалась через несколько месяцев после смерти отца. Ее мужу Джеймсу была уготована менее трагическая судьба. Он стал ведущим специалистом по детским стихам и Елизаветинской эпохе. Он был издателем, впервые опубликовавшим дневник Джона Ди. Кроме того, он немало поспособствовал тому, чтобы дом Шекспира в Стратфорде был выкуплен и оберегался как национальное достояние. Он скончался у себя дома в окрестностях Брайтона в 1889 году, завещав собственную библиотеку, «полную редких и любопытных трудов», разным коллекциям с открытым доступом.