Лестничная площадка - Яна Дубинянская

От чемоданчика до головы и рук Хэнкса было добрых сорок-пятьдесят сантиметров.

От Президента до кровати — метров пять, не больше.

Красавица-ведущая «Обозрения» никогда не скажет, что он поступил, как герой. Что сохранял хладнокровие, молниеносно оценил ситуацию, голыми руками отвел смертельную опасность от всего мира. Просто сегодня вечером она снова назовет Фредди Хэнкса маньяком и бандитом, а его… экс-Президентом. С этим уже ничего не поделаешь. Он давно проиграл.

И все равно. Надо.

Он сделал три меленьких бесшумных шага, и еще два, и споткнулся обо что-то твердое, лежащее на ковре, — не видел, обо что именно, взгляд был прикован к спящему телу на большой кровати… неподвижному. И еще пять шажков, и глубокий, слишком громкий вдох, и зажмурить глаза, нет, открыть! — и стремительно, воровато протянуть руку…

Хэнке не пошевелился.

Ни тогда, когда трясущиеся руки подхватили с простыни раскрытый чемоданчик, ни когда с двойным клацаньем защелкнулся замок, ни когда торопливые дробные шаги отбросили тщедушное тело Президента на другой конец спальни. Нет, Фредди Хэнке и не думал пока просыпаться Он видел слишком хорошие сны. Он даже замычал, зачмокал и улыбнулся во сне.

Президент вздохнул, проверил защелкнутые замки и уже без прежних предосторожностей направился к сейфу по другую сторону кровати. Президент приложил пальцы к выемкам на дверце, повернул замок, даже не оглядываясь на ровно храпящего Хэнкса, аккуратно поставил чемоданчик на место, захлопнул сейф и бессильно опустился в кресло.

Вот и совершено невиданное геройство. Которое лично ему уже ничем не поможет. Поможет человечеству, что, в принципе, тоже неплохо.

Вот только рано или поздно эта махина на атласной постели все-таки проснется. И, возможно, в массивной черепной коробке хватит мозгов воссоединить воедино пропажу чемоданчика, тумбочку запертого сейфа и рисунок на кончиках пальцев пленника, полностью находящегося в его власти.

Надо выбираться отсюда. Теперь — можно, его неосторожное движение уже не вызовет немедленного начала ядерной войны. Дверь спальни Хэнке забаррикадировал перевернутым на ребро шкафом, но из смежного туалета на лестницу вел пожарный выход, которым в первые минуты паники Президент уже чуть было не воспользовался. Теперь — можно.

Он встал.

И сел обратно.

По всем коридорам и лестницам расставлены кордоны солдат, об этом еще во вчерашних новостях говорил вице-президент. Подчеркивая, что в случае побега узурпатору — вчера Хэнке еще был узурпатором — ни за что не удастся уйти Что в этом самом случае солдаты получили приказ стрелять без предупреждения.

Кто-то из журналистов спросил его— а что, если тер .. узурпатор будет прикрываться заложником как живым щитом?

И вице-президент пожал плечами. Мол, на войне как на войне…

Его жизнь не бралась в расчет еще вчера. А сегодня, очень может быть, что солдаты получили еще один, вполне конкретный, хоть и не освещенный в средствах массовой информации приказ.

Он опустил глаза. На ковре лежала какая-то квадратная черная штука, это она выпала тогда со зловещим стуком из кармана Хэнкса, это она попалась под ноги на коротком пути до ядерного чемоданчика ..

Он дотронулся до нее кончиком ноги

На полукруглой шкале трепетала стрелка

— Здесь?

— Здесь, — ответила я. — Подожди, мне надо чуть отдышаться.

Я опустилась на скамейку перед подъездом и достала из сумочки зеркальце. Да, вид еще тот. По дороге от метро до этого дома, где жил Крис, нам пришлось еще раз удирать от сборщиков референдумных подписей, а потом сделать довольно конкретный крюк, обходя орущую демонстрацию, перегородившую улицу транспарантами и плакатами. Вся левая сторона моего пальто была в какой-то бурой ржавчине, счищавшейся с большим трудом и не до конца. Волосы… но их, по крайней мере, можно было снова причесать, а вот длинная царапина через всю щеку не собиралась маскироваться тональным кремом. И наплевать. Криса все равно нет дома. А если бы и был…

— Ты готова? — спросил Грег. Когда мы перешли на «ты», я не помнила. Наверное, еще на эскалаторе, приходя в себя после той драки. И общались с тех пор только короткими односложными фразами — а в метро и не поговоришь по-другому, и на бегу тоже. Так что никакого плана, никакой стратегии дальнейших действий у нас не было. Мы просто пришли. Туда, где могла быть та лестничная площадка. А могла и не быть.

— Подожди, сейчас.

Во дворе было пусто и тихо, ни одной живой души. Только негромко чирикали синички, прыгая по веткам голого осеннего дерева. Липы, я помню…

Мертвое желание. Прошлое желание. Девушка с сияющими глазами крепко держится за единственную в мире мужскую руку. Если нажать на нее посильнее, можно оттолкнуться от асфальта и взлететь. И девушка взлетает, высоко-высоко, и срывает в полете веточку липы, которая трепещет, задетая только что головой мужчины. И он улыбается, вообще-то он не понимает такого глупого ребячества, но ей, юной, сверкающей, можно все простить. А девушка опускается на землю и заглядывает ему в глаза, и притихает, все-таки они первый раз идут к нему, он обещал показать канарейку, и еще у него есть в холодильнике половина вкусного, приехавшего от бабушки торта…

А вот на этой самой скамейке сидели тогда три одинаковые старушки. И с одинаковым выражением лиц синхронно повернули головы, с увлечением следя за бурным развитием действия в нескончаемом сериале под названием «Личная жизнь наших соседей».

Боже мой, какая глупость. И как давно.

Я резко встала.

— Идем.

… — Высоко? — спросил Грег, занося палец над кнопкой лифта. Я помотала головой. Не люблю — особенно сейчас, когда настроение вполне располагает к клаустрофобии. Взяла Грега за руку, сделала шаг, увлекая его в сторону лестницы.

— Четвертый этаж.

Стандартный, безликий, никакой подъезд. По четыре двери на лестничных площадках. Четыре — на первом этаже. Четыре — на втором. Грег, зачем мы с тобой сюда пришли? Четыре двери, мертвое желание. Девушка с сияющими глазами просовывает узкую руку в дверцу канарейкиной клетки, птичка осторожно, с опаской подбирается к этой руке, раздумывает, вертя зеленоватой головкой, а затем аккуратно берет коротким клювиком с ладони овсяное зернышко. И девушка тихонько смеется в немыслимом детском восторге. «Крис, она разговаривает?.. Хочешь, я научу ее: я люблю тебя, Крис!»

Третий этаж. Четыре двери, как и положено.

Одна из них была полуоткрыта, и из проема выглядывала, опираясь на косяк, старушка в клетчатом фланелевом халате. Очень может быть, что одна из тех, одинаковых. Рядом с ней, спиной к лестнице, стояла грузная женщина с хозяйственной кошелкой на локте. Наверное, вышла за продуктами и остановилась поболтать по-соседски, подумала я, — как будто они имели ко мне хоть какое-то отношение.