Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения - Мариано Сигман

Чейз и Саймон доказали это, пользуясь шахматными диаграммами, где фигуры были расставлены на доске в случайном порядке. В таких обстоятельствах шахматисты могли запомнить расположение лишь нескольких фигур, как и обычные люди. Они не обладают необыкновенной памятью. Скорее это развитая с помощью упражнений способность создавать устное или визуальное описание абстрактной проблемы. Она относится не только к шахматам, но и к любой другой области человеческих знаний. Например, каждый может запомнить песню Beatles, но едва ли вспомнит фразу оттуда, составленную из слов, выстроенных в случайном порядке. Теперь попробуйте запомнить это предложение, оно длинное, но не сложное. И: Предложение но длинное сложное оно теперь попробуйте не запомнить это. Песню легко запоминать, потому что музыка и текст в ней создают историю. Мы не запоминаем ее дословно, но помним сочетание слов и музыки.

Будучи наследниками Сократа и Менона, Чейз и Саймон внесли свой вклад на пути к познанию и добродетели. Секрет, как мы убедимся дальше, заключается в перестройке старых нейронных контуров, чтобы приспособить их к новым функциям.

Мнемонические навыки часто путают с гениальностью. Того, кто жонглирует шариками, называют жонглером, но того, кто жонглирует воспоминаниями, почему-то считают гением. На самом деле они не слишком отличаются друг от друга. Мы учимся развивать память так же, как учимся играть в теннис, по рецепту, который уже обсуждался: практика, настойчивость, мотивация и визуализация.

Когда книги были редкостью, истории распространялись в устном виде. Чтобы спасти историю от забвения, людям приходилось пользоваться мозгом как хранилищем воспоминаний. В эту эпоху появилась самая популярная мнемоническая техника, называемая «Дворец памяти». Ее создание приписывают Симониду, древнегреческому лирическому поэту с острова Кея. Предание гласит, что Симонид был единственным выжившим при обрушении дворца в Фессалии. Тела были так изуродованы, что казалось почти невозможным распознать их и похоронить надлежащим образом. Могильщиком оставалось лишь полагаться на память Симонида. К своему удивлению он осознал, что хорошо помнит места, где сидел каждый из гостей, когда дворец обрушился. В результате этой трагедии Симонид придумал необыкновенную технику – «Дворец памяти». Он понял, что может запомнить любой произвольный список предметов, если будет визуализировать их в своем «дворце». Это было началом современной мнемотехники.

Создав свой дворец, Симонид выделил уникальную особенность человеческой памяти – все люди обладают великолепной пространственной памятью. Стоит лишь подумать, как много карт и маршрутов (в городах, домах и квартирах, на линиях общественного транспорта и железных дорогах) вы можете вспомнить, не прилагая никаких усилий. Росток этого открытия принес плоды в 2014 году, когда Джон О’Киф и норвежская пара Мей-Бритт и Эдвард Мозер стали лауреатами Нобелевской премии за открытие в гиппокампе системы координат, отвечающей за пространственную память. Эта древняя система еще лучше развита у грызунов, которые превосходно ориентируются в пространстве. Определение положения в пространстве всегда было необходимо для человека, в отличие от названий столиц, чисел и других вещей, к запоминанию которых мозг не был приспособлен в ходе эволюционного развития.

Здесь мы находим важную идею. Лучший способом нашей адаптации к новым культурным потребностям – преобразование структур мозга, которые развивались в другом контексте, для выполнения других функций. «Дворец памяти» – показательный пример этого процесса. Все мы стараемся запоминать числа, имена или списки покупок, зато легко можем вспомнить тысячи улиц, потайные уголки в доме нашего детства, или квартиры наших школьных друзей. Секрет «Дворца памяти» заключается в наведении моста между этими двумя мирами: тем, что мы с трудом пытаемся запомнить, и пространством, где наша память чувствует себя как дома.

Прочитайте этот список и постарайтесь запомнить его в течение тридцати секунд: салфетка, телефон, подкова, сыр, галстук, дождь, каноэ, муравейник, линейка, чай, тыква, мизинец, слон, гриль, аккордеон.

Теперь закройте глаза и попытайтесь повторить слова в том же порядке. Это кажется трудным, даже почти невозможным делом. Однако человек, который построил «дворец памяти», что требует нескольких часов труда, легко может вспомнить подобный список. «Дворец» бывает открытым или закрытым, он выглядит как многоквартирный дом или особняк. Вам нужно зайти в каждую комнату, заглянуть во все углы и перебрать объекты из списка. Недостаточно просто назвать их. В каждой комнате нужно создать яркий образ объекта, который находится на своем месте. Образ должен быть эмоционально насыщенным, возможно, окрашенным в сексуальные, непристойные или агрессивные тона. Необычная мысленная прогулка, когда мы заглядываем в каждую комнату и видим странные сцены, изображающие объекты на своих местах, сохранится в нашей памяти гораздо дольше, чем слова.

Хорошая память основана на выборе хороших образов для вещей, которые мы хотим запомнить. Задача запоминания находится где-то посередине между архитектурой, фотографией и дизайном. Память, которую мы обычно воспринимаем как жесткий и пассивный аспект нашего мышления, на самом деле является творческим упражнением.

Таким образом, улучшение памяти не означает увеличения размеров ящика, где хранятся воспоминания. Субстрат памяти – это не мышца, которая растет и укрепляется с помощью упражнений. Когда развитие технологии позволило, Элеонор Макгуайр подтвердила эту предпосылку исследованием нашей «фабрики воспоминаний». Она обнаружила, что мозг великих мастеров мнемоники с анатомической точки зрения неотличим от мозга других людей. Они также не были умнее и не запоминали лучше вещи, в которых специализировались, как это делают шахматные гроссмейстеры. Единственное отличие состояло в том, что они использовали пространственные структуры для хранения воспоминаний. Эти люди смогли преобразовать свои пространственные карты для запоминания произвольных объектов.

Одно из самых замечательных преобразований головного мозга происходит, когда мы учимся видеть. Это случается на таком раннем этапе жизни, что у нас не остается воспоминаний о том, как мы воспринимали мир, пока не научились различать предметы. Наша зрительная система легко распознает формы и образы в потоке света. Это происходит за крошечную долю секунды, более того – без каких-либо осознанных усилий. Но превращение света в образы – такая трудная задача, что нам только предстоит создать аппараты, которые смогут это делать. Роботы летают в космос, играют в шахматы лучше великих шахматистов и управляют самолетами, но они не могут видеть.

Для понимания того, как мозг решает эту непростую задачу, нам нужно определить границы возможностей зрительной системы и увидеть, где она дает сбой. Рассмотрим простой, но наглядный пример. Когда мы стараемся понять, как мы видим, несколько образов лучше тысячи слов.

Два объекта, изображенные на рисунке внизу, очень похожи. Разумеется, их легко распознать. Но когда они погружены в хаос пунктирных линий происходит нечто необычное. Зрительная система мозга работает двумя совершенно разными способами. Мы прекрасно видим объект, расположенный справа; он как будто другого цвета и бросается в глаза. С левым объектом происходит нечто иное. Мы лишь при большом усилии можем различить линии, образующие «змейку», и наше восприятие нестабильно: когда мы фокусируем внимание на одной части, другая пропадает и сливается с фоном.