Гость Дракулы - Брэм Стокер

Голос раздался снова: «Садитесь туда!»

Официант указал рукой на табурет возле пианино. Я подчинилась, и тогда он сказал: «Я вас знаю: вы – актриса, “поющая субретка”! Пойте!»

В столь неприятный момент было некоторым утешением узнать, что мои профессиональные способности получили признание, пусть даже у психа. Когда я посмотрела на него, желая узнать, что я должна петь, то увидела, что глаза мужчины зверски вращаются. Я решила, что лучше не задавать вопросов, поэтому сразу же запела замечательную песенку «Поцелуй Джорджа не похож на поцелуй папочки», которую я прославила в комедии-фарсе «С Запада». По-видимому, сначала песня ему не понравилась. Некоторые из вас ее, возможно, слышали – конечно, в ранней молодости. – Тут рассказчица с упреком взглянула на трагика. – Сначала в ней звучит удивление, а потом голос поднимается все выше с каждым куплетом. Это песня, которая требует актерской игры, и в те дни я заканчивала припев на высокой ноте, как бы выражающей внезапное удивление, будто тебя вдруг ущипнули. «Интер-оушн» назвал это «воплем мисс Пескод». Парни на галерке обычно подхватывали песню, и последние куплеты зрители всегда подпевали хором.

Очевидно, мой приятель-псих не слышал этой песни, хотя я целый месяц пела ее в Чикаго три раза в неделю, поэтому я догадалась, что, раз он знает, что я актриса, он, наверное, видел меня в каком-то другом городе. Тем не менее официант проникся духом песни, и, когда услышал конец первого куплета, его лицо расслабилось, и он воскликнул: «Здорово! Здорово!» С этого момента он заставлял меня исполнять припев к каждому куплету по нескольку раз и сам подпевал мне. Казалось, он доволен моим послушанием, потому что, хоть и по-прежнему держал в руке револьвер, но в меня больше не целился.

Посреди одного из куплетов дверь спальни чуть приоткрылась – так тихо, что я этого не заметила. Мне следовало понять, что горничные явно меня слушали. Это был мой шанс, и я повелительно и резко крикнула: «Войдите!»

Дверь тут же захлопнулась – так быстро, что на этот раз громко хлопнула; в ту же секунду дуло револьвера поднялось и уставилось на меня.

«Тихо! – раздался яростный шепот. – Это угощение – для меня одного. Тот, с кем я его разделю, умрет!»

Я попыталась продолжить петь, но внезапно меня охватил такой ужас, что я вынуждена была приложить руки ко лбу, чтобы только прийти в себя. В это момент я услышала, как щелкнул замок входной двери – очевидно, горничные ушли.

Я посмотрела на официанта. Он ухмылялся со злобным восторгом. Совсем обессилев, я опустилась на пол, и тогда псих произнес, вращая глазами: «Для меня одного! И немедленно! Весь этот завораживающий музыкальный восторг от голоса мастера сцены! – Он наставил на меня револьвер. – Вставай, “поющая субретка”! Пой! Пой для меня! Пой ради спасения своей жизни!»

Поразительно, как правильно использованный револьвер способен вдохнуть новые силы! Знаю только, что, когда у меня будет мой собственный театр, я подарю такой ассистенту режиссера. Это будет быстрая и чудесная помощь!

– Правильно! Правильно! – с энтузиазмом одобрил рассказчицу ассистент режиссера. Она же улыбнулась и продолжала:

– Итак, я быстро встала и продолжила петь песню с того места, где остановилась. Нельзя было шутить при данных обстоятельствах. Я пела так хорошо, как только могла, а псих подхватывал припев с радостным пылом, которого я не понимала. Мне очень хотелось впиться в него ногтями!

Когда он пропел хором со мной всю песню дважды, я начала уставать. Для меня это была не шутка, и если бы дикая игра не казалась мне вопросом жизни или смерти, я бы не могла продолжать. Когда я запротестовала, официант нахмурился, и его рука с револьвером поднялась. Несколько секунд подумав, он сказал: «Можешь пять минут отдохнуть от пения, но продолжай играть».

Я подчинилась и, подумав, что какая-нибудь веселая мелодия успокоит официанта, заиграла шотландский рил[31]. Выбор оказался удачным, потому что он начал щелкать пальцами и топать ногами, отбивая ритм. Все это время мой мозг лихорадочно работал, и у меня мелькнула мысль, что я бы могла при помощи музыки заставить этого типа двигаться так, как я хочу, а то и придумать какой-нибудь способ избавиться от него. Эта мысль внушила мне такую надежду, что почти полностью овладела мной, и я начала смеяться. Но как только мои пальцы остановились, рука с револьвером вновь поднялась и раздался повелительный шепот: «Играй, иначе тебе конец!»

Природа – это природа, а необходимость – это необходимость, и полагаю, что истерика – это результат борьбы между ними. Во всяком случае, я продолжала играть рил и при этом все время хохотала, вращаясь на табуретке. Вскоре меня прервал новый приказ: «Время!»

Я оглянулась; дуло револьвера смотрело на меня.

«Пять минут прошло, “поющая субретка”, делай свою работу! Следуй своему призванию! Упражняйся в своем искусстве! Пой!»

«Что мне петь?» – в отчаянии спросила я, и он ответил с сардонической улыбкой на лице: «Пой опять ту же песню. У тебя будет время придумать что-то другое, пока будешь ее петь!»

Что делать, пришлось мне подчиниться. Раньше эта песенка казалась мне очень забавной, хоть и немного заунывной, но теперь я воспринимала ее как полную унылой чепухи фальшивку – сентиментальную, пустую и грубоватую. После того дня я уже не могла исполнять ее без тошнотворного чувства унижения.

– Конечно, конечно! – произнес трагик, но на него все зашикали, и он умолк. «Поющая субретка» с упреком взглянула на насмешника и продолжала:

– Вскоре псих-официант подошел ко мне ближе и прошептал: «Не останавливайся! Если хоть на секунду замолчишь, тебе конец. Вот идет Фриц, я слышу его шаги».

«Должно быть, у него прекрасный слух, – подумала я. – Но безумцы все такие…»

«Когда он откроет дверь, скажи, что ты разучиваешь песни и тебя нельзя беспокоить. Помни, я за тобой слежу! Стоит тебе запнуться, и вы с ним обречены! Я на все способен! Эта музыка – только для меня, и я об этом позабочусь!»

Псих ушел в спальню, оставив дверь слегка приоткрытой. От наружной двери его нельзя было увидеть, но он меня видел прекрасно, и я его тоже. Его револьвер целился мне в голову, а на злобном лице застыло мстительное, угрожающее выражение. Я понимала, что этот человек убьет меня, если я не буду делать то, что он хочет, поэтому, когда Фриц открыл дверь, крикнула как можно любезнее – есть какая-то польза в театральном образовании: «Я репетирую, Фриц, и не хочу, чтобы мне мешали. Мне ничего не понадобится, пока не вернется мадам».

«Гут!» – любезно отозвался Фриц и сразу же удалился.

Затем мой безумный друг вышел из спальни и сказал, скаля зубы в мрачной ухмылке: «Что ж, ты продемонстрировала смелость и мудрость, “поющая субретка”; теперь пой!»

Итак, я все пела и пела; спела все песни, которые могла вспомнить, пока совсем не выбилась из сил: мне с большим трудом удавалось сидеть прямо, а голова моя кружилась. Маньяк же все больше впадал в безумие. Так как я пела все тише, он целился в меня из пистолета и заставлял продолжать под страхом смерти. У него начало дергаться лицо, глаза бешено вращались, а губы конвульсивно дергались, когда он кричал яростным шепотом: «Продолжай! Пой! Пой! Быстрее! Быстрее! Быстрее!»