Птица солнца - Уилбур Смит

Семьдесят два часа спустя я сидел в кафе у Белла и Харли с пинтой доброго английского горького эля и с беспокойством смотрел на автостоянку. От Оксфорда сюда всего десять минут езды, и Салли полагалось бы уже давно быть здесь.

Я устал, был раздражен и подавлен после ночного перелета из Йоханнесбурга в Хитроу. Из аэропорта Салли позвонила Гамильтону.

– Профессор Гамильтон, надеюсь, вы не рассердитесь на меня за этот звонок, – скромно начала она. – Салли Бенейтор – помните, в шестьдесят шестом я работала под вашим руководством. Верно, Салли-Зеленые-Глаза. – И она кокетливо засмеялась. – Я пролетом в Англии. Всего на день-два. Я так одинока, у меня ностальгия по тем чудесным дням. – В ее голосе звучала сотня интимных оттенков приглашения и обещания. – Ленч? Замечательно, профессор. Разрешите, я за вами заеду на машине. Возьму напрокат.– Она торжествующе подняла вверх большой палец. – Белл и Харли? Конечно, помню. Как я могу забыть. – Она скорчила мне гримасу. – С нетерпением ожидаю встречи.

Серебряный «ягуар» скользнул на стоянку, и я увидел за рулем Салли. На волосах шарф, на губах улыбка – она совсем не походила на девушку, которая провела четырнадцать часов в тесном кресле трансконтинентального реактивного самолета.

Салли выскользнула из машины, сверкнув великолепными загорелыми ногами, и пошла ко мне. Повиснув на руке Элдриджа Гамильтона и весело смеясь.

Гамильтон – высокий, сутулый человек лет пятидесяти в неряшливом твидовом костюме с кожаными нашивками на рукавах, который висит на нем, как мешок. Нос с горбинкой, лысина блестит на солнце, точно натертая воском. В целом, конечно, соперник не опасный, но когда он смотрел на Салли, его маленькие глаза за стеклами очков в роговой оправе сверкали, а губы похотливо приоткрывались, обнажая рот, полный плохих зубов, и я обнаружил, что мне придется дорого платить за его услуги.

Салли вела его к моему столику. В шести футах от него профессор узнал меня. Гамильтон замер, и я увидел, как он мигнул. Он сразу понял, что его обманули, и на мгновение наша затея повисла на волоске. Он легко мог развернуться и уйти.

– Элдридж! – зазывно заворковал я, вскакивая.– Как приятно снова вас видеть! – Пока он колебался, я схватил его за локоть и сжал, как в тисках, обшитых бархатом. – Я заказал для вас большую порцию джина «Джилби» с тоником – это ведь ваше любимое пойло, не так ли?

Прошло пять лет с нашей последней встречи, и то, что я помню его личные вкусы, слегка смягчило Гамильтона. Он позволил нам с Салли усадить его в кресло в приятном соседстве с джином. Пока мы с Салли обрушивали на него все наше объединенное очарование, он хранил подозрительное молчание. Так продолжалось, пока он не покончил с первой порцией джина. Я заказал другую, и он начал оттаивать, а прикончив половину третьей, стал игрив и разговорчив.

– Читали ответ Уилфрида Снелла на вашу книгу «Офир» в «Джорнале»? – спросил он. (Уилфрид Снелл – самый шумный и безжалостный из моих научных противников.) – Забавная статья, а? – Элдридж заржал, как назойливый жеребец, и сжал прекрасное бедро Салли.

Я человек мирный, но в тот миг мне пришлось настойчиво напомнить себе об этом. Должно быть, лицо у меня стало свирепым. Одной рукой я вцепился в другую, борясь с искушением выволочь Элдриджа из кафе за ноги.

Салли выскользнула из пытливой профессорской руки, и я сдавленно предложил: «Давайте перекусим».

Последовала небольшая игра со стульями за обеденным столом: Элдридж хотел оказаться около Салли, а я пытался этому помешать.

Мы перехитрили его в коварной двойной игре – позволили загнать Салли в угол рядом с собой и сесть, после чего я воскликнул: «Салли, там дует!» И, точно пара балетных танцовщиков, мы поменялись местами.

Я успокоился и уделил фазану должное внимание, хотя бургундское, которое предложил заказать Элдридж, оказалось грубоватым.

Со свойственным ему тактом Элдридж сам поднял тему, к которой мы собирались приступить.

– Встретил недавно вашего друга, большой яркий парень, нечто среднее между натурщиком и профессиональным борцом. Акцент как у австралийца. Рассказывал мне небылицы о каких-то свитках, будто бы найденных вами в пещере возле Кейптауна. – И Элдридж опять заржал, да так оглушительно, что мгновенно положил конец всем остальным разговорам в ресторане. – Глупец предлагал мне чек. Я знаю этот тип: ничего за душой, а хочет заставить меня поверить. Да у него на лбу написано: «мошенник».

Мы с Салли уставились на него, пораженные невероятной проницательностью Гамильтона и точным проникновением в характер Лорена.

– Конечно, я послал его подальше, – оживленно продолжал Элдридж и набил рот фазаном.

– Вероятно, вы поступили правильно, – пробормотал я. – Кстати, раскопки находятся в северной Ботсване, оттуда до Кейптауна полторы тысячи миль.

– Да? – спросил Элдридж, маскируя полнейшее отсутствие интереса – по возможности вежливо, насколько это можно сделать со ртом, полным фазана и гнилых зубов.

– А Лорен Стервесант, по мнению «Таймс», – один из тридцати богатейших людей мира, – добавила Салли.

Элдридж разинул рот, показав нам полупрожеванную грудку фазана.

– Да, – подтвердил я. – Он финансирует мои раскопки. Потратил уже двести тысяч долларов и никаких ограничений не делает.

Элдридж повернул ко мне перекошенное лицо. Такие меценаты встречаются не чаще единорогов, и Гамильтон неожиданно понял, что был рядом с одним из них – только руку протяни – и дал ему уйти. Всякая самоуверенность покинула профессора.

Я попросил официантку убрать мою тарелку. Клянусь, в глубине души я искренне сочувствовал Элдриджу, открывая портфель и доставая цилиндрический свиток, завернутый в защитный брезентовый футляр.

– Завтра у меня в Тель-Авиве встреча с Рувимом Леви, Элдридж. – Я начал снимать чехол. – У нас тысяча сто сорок два таких кожаных свитка. Следующие несколько лет Руви будет очень занят. Конечно, Лорен Стервесант сделает пожертвование в сто тысяч долларов факультету археологии Тель-Авивского университета за содействие, и я не удивлюсь, если сверх того факультет получит в дар некоторые свитки.

Элдридж проглотил своего фазана, будто толченое стекло. Прежде чем начать рассматривать свиток, он вытер салфеткой пальцы и рот.

– «С южных травяных равнин», – шепотом прочел он, и я заметил, что он переводит несколько иначе, – «получено сто девяносто два больших слоновьих клыка, весом в двести двадцать один талант…» – Голос его стих, но губы шевелись: он читал дальше. Потом снова заговорил, и голос его дрожал от возбуждения. – Пунический язык, стиль второго столетия до Рождества Христова, обратите внимание на лигатуру в середине «М», это опускание буквы тоже явно свидетельствует о времени до первого столетия. Салли, вы заметили архаическую перекладинку у «А»?

– У нас тысяча таких свитков, сохранившихся в хронологическом порядке. Леви взволнован до крайности, – прервал я легкой ложью эти технические подробности. (Леви пока даже не знал о существовании свитков.)