Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Египетская победа Октавиана подчинила все Средиземноморье единой имперской власти. Для охраны империи Август (как величал себя Октавиан) учредил первый в римской истории постоянный флот, базирующийся в Мизенах — чуть южнее, чем Портус Юлиус, — и в Равенне, находившейся на севере Адриатики. Эти флоты включали в себя разного вида корабли, от либурнийцев до трирем, квадрирем и квинкверем. По мере расширения империи отдельные флоты создавались и в римских провинциях — в Египте, Сирии и Северной Африке; на Черном море; на Дунае и Рейне, по которым примерно проходила северная граница империи; на Ла-Манше. В последующие два века на северных и восточных окраинах война велась почти безостановочно, зато в Средиземноморье впервые за долгое время царили мир и благополучие: в эту эпоху греко-римская культура свободно процветала по берегам моря, называемого Mare Nostrum — «наше море». Средиземноморье в единственный раз за всю историю пребывало под эгидой единовластия, и это решающим образом сказалось на всех культурах, которые с тех пор возникали на берегах Средиземного моря.

На волне процветания средиземноморской торговли римляне принялись в невиданных ранее масштабах обновлять старые порты и строить новые. Мизены как место базирования флота были выбраны Августом в значительной мере из-за их близости к Путеолам, важнейшей торговой гавани республиканского Рима, кишащей ремесленниками и торговцами главным образом из Александрии и Леванта — местностей, благосостояние которых зиждилось на потребности римлян в зерне и их тяге к предметам восточной роскоши. Прибытие в Путеолы морских караванов с зерном из Александрии становилось целым зрелищем. Плывя в последний раз из Египта, Август направил корабль вдоль побережья Кампании и дальше мимо Путеольского залива, где с александрийского корабля его приветствовали моряки и путешественники, которые «в белых одеждах[296] и гирляндах, воскуривая благовония, желали ему величайших благ, коих, как они говорили, он безусловно достоин, так как ему они обязаны жизнью и возможностью вольно плавать по морю — то есть обязаны всей своей свободой и благосостоянием». Труды местных купцов и указания императоров помогали совершенствовать Путеолы вплоть до середины I века н. э. По счастливой случайности этот край оказался богат пуццоланом[297] — вулканическим туфом, хорошо подходящим для строительства гаваней: вулканический пепел, будучи смешан с водой и известью, дает гидравлический цемент, способный затвердевать и набирать прочность в подводных условиях.

Неаполитанский залив оставался не только коммерческим и военно-морским центром, но и местом отдыха для самых богатых и влиятельных граждан Рима. Перечень тех, кто в I веке до н. э. имел там виллы и поместья, воспринимается как каталог римской элиты. В самих Путеолах жили тесть Цезаря и Цицерон (у последнего также были поместья в Помпеях и Кумах). Полководец Лукулл, отойдя от дел, предавался роскошной жизни в своих поместьях в Мизенах и в Неаполе, Помпей Великий имел виллу в Кумах, у Цезаря было владение в Байях, а у Августа вилла на острове Капри. Императоры часто навещали Неаполитанский залив в течение нескольких веков; в конце 400-х годов последний император запада был сослан на виллу Лукулла.[298] Хотя виллы были закрыты для всеобщего посещения, рыбные пруды крупнейших поместий в Байях — как и местные рыбные фермы — были известным местом увеселения (Цицерон презрительно называл некоторых своих политических оппонентов «любителями рыбных прудов»[299]). Согласно одной из гипотез, Август решил перенести в Мизены морскую базу Агриппы, расположенную в Портус Юлиус, ради сохранения местных устричных отмелей.[300] Если гипотеза верна, то это один из самых ранних примеров того, как экологические соображения влияют на развитие прибрежной зоны.

Популярность Неаполитанского залива опровергает все предположения о том, будто римляне не любили водных путешествий. Из Рима сюда обычно плыли морем, были даже ночные рейсы из Остии в Путеолы.[301] Практика морских переходов из Рима в другие части империи была настолько обычной, что детально продуманный заговор Нерона, собиравшегося убить свою мать Агриппину, был построен вокруг ее морского путешествия от виллы Агриппины в Бавлах к вилле Нерона в Байях. Пока она ужинала с сыном, ее галеру «случайно» повредили тараном, и Нерон предложил ей «корабль с распадающейся каютой»,[302] специально сконструированный для того, чтобы «утонуть или на нее обрушиться». Корабль, как и планировалось, развалился, однако Агриппину спасло проходящее судно. Поскольку затея сорвалась, Нерону пришлось прибегнуть к более простому способу убийства.

После Путеол главным портом Рима стала Остия. Расположение в устье реки Тибр издавна делало ее стратегически важным пунктом, однако неотъемлемым звеном для процветания столицы она стала лишь в I веке до н. э. По приказу диктатора Суллы Остию тогда немного обновили — частью в награду за стойкость города во время гражданской войны, когда враждебные войска осадили порт, частью в признание ее растущей важности для торговли. В середине I века н. э. заиливание устья Тибра вынудило Клавдия построить большую гавань Понт, чуть севернее Остии. Новая гавань имела два вала более восьмисот метров в длину, «массивные дамбы,[303] простирающиеся в море и оставляющие Италию далеко позади, — рукотворный волнолом, какого не найти ни в одной природной гавани». Поперек входа была сооружена перегородка — там затопили корабль, на котором из египетского Гелиополя был доставлен обелиск: «сперва корабль затопили,[304] затем укрепили сваями и наконец увенчали высоким маяком — как Фарос в Александрии, — который по ночам лучом света указывал кораблям путь в гавань». Полувеком позже Траян велел выкопать большой восьмиугольный резервуар с многочисленными стапелями и основал новый порт на том же побережье, у местечка Центум Целлы (современная Чивитавеккья).