Другая жизнь - Филип Рот

А пока что — допустим, из чистого любопытства, а также из-за рушащихся на глазах старых фамильных ценностей и обязательств перед тобой — я двое суток подряд ломал голову, пытаясь понять причины, заставившие тебя перевернуть свою жизнь, хотя мне на самом деле не так уж и трудно нарисовать верную картину. Ты устал: тебе надоело удовлетворять желания других людей, выслушивать их мнения; тебе осточертела твоя мнимая респектабельность и — в силу обстоятельств — твоя тайная жизнь; и вот пришло время, когда старое существование начало тебя тяготить, но вдруг издалека грянул гром, и все озарилось ярким светом: там гнев и ярость, там сила, там проблемы, которые потрясли мир. Весь разлад еврейской души оказался вытащен на всеобщее обозрение: теперь это обсуждается в кнессете. Так зачем же противиться этому? Кто ты есть, чтобы на тебя надевали постромки? Я согласен с тобой. Что касается Липмана, я тоже испытываю слабость к подобным шоуменам. Они, естественно, воспринимают вещи безо всякой ретроспективы. Липман кажется мне человеком, для которого столетия недоверия к евреям, антипатии, угнетения и, как следствие, их жалкого положения в мире стали чем-то вроде скрипки Страдивари, по которой он, как еврейский скрипач-виртуоз, яростно водит смычком. В своих тирадах он рисует мрачнейшую реальность, и даже если не принимать на веру его речи, начинаешь думать, почему ты не веришь ему: потому, что он неправ, или потому, что таких вещей не говорят. Я спросил с излишним нетерпением, должна ли складываться твоя новая личность под воздействием необычной силы его воображения, в котором реальность предстает еще более красочной, чем в твоем. Но я сам уже знал ответ. А как иначе этого добиться? Предательское воображение создает каждого из нас, мы все — чье-то изобретение. Каждый из нас — это чудо, созданное колдовскими чарами, и одновременно каждый — волшебник, чей заговор может околдовать других. Мы все — авторы, сочиняющие других.

А теперь посмотри на страну, которую ты называешь своим новым домом: целая страна, вообразившая сама себя, задает себе вопрос: «Что, черт побери, значит — быть евреем?» Люди теряют своих сыновей, теряют руки и ноги, теряют то и это, пытаясь найти ответ. «Что есть еврей в первую очередь?» Этот вопрос всегда требовал ответа — звуки, из которых сложилось слово «еврей», не были созданы, как породы земли: чей-то человеческий голос как-то раз произнес «е-в-р-е-й», пальцем указав на соседа. Так это началось и с тех пор не прекращалось никогда.

Еще одно знаменитое место, в котором изобрели (или же повторно изобрели) еврея, — Германия при Гитлере. К счастью для нас обоих, как ты мне правильно напомнил в пятницу вечером, до нас были еще наши дедушки, которые, почесывая свои нелепые длинные бороды, задавались вопросом: неужели евреи должны подлежать уничтожению в Галиции? Вспомни, от какого жуткого наследия они тебя избавили, не говоря уже о том, что они спасли не только свою шкуру, но и нас; подумай о храбром изобретательном гении этих первопроходцев, которые приехали в Америку и поселились там навсегда. И вот теперь, исполненный боязни появления нового Гитлера и второго массового уничтожения евреев, миру является виртуозный скрипач из Агора и приносит с собой идею, порожденную нацистскими газовыми печами: он говорит, что надо смести все ограничивающие нас моральные табу, чтобы восстановить духовное превосходство евреев. Я должен тебе сказать, что в пятницу вечером мне иногда казалось, что евреи из Агора действительно стыдятся еврейской истории: им тяжело осознавать, кем когда-то были евреи, и они стесняются себя, думая, кем они стали. Они выказывают всяческое отвращение к диаспоре и ее «ненормальностям» — к тому самому, что можно найти в любом классическом антисемите, которого они ненавидят. Интересно, как бы ты назвал музей восковых фигур, где были бы выставлены копии твоих друзей, которые презрительно отзываются о каждом еврее в истории нации, считая его трусом, предателем или идиотом, если только он выказывал миролюбивые намерения и пропагандировал гуманистические идеи? Я бы назвал его Музеем Ненависти Евреев к Самим Себе. Генри, неужели ты думаешь, что в борьбе за то, какими должны стать евреи, победит Липман и его команда?

Несмотря на все, что ты наговорил, мне до сих пор трудно поверить, что твой махровый сионизм есть результат той чрезвычайной ситуации, в которой оказались евреи в Америке и которую ты чувствуешь всем своим нутром. Я никогда не осмелюсь порицать ни одного сиониста, чье решение ехать в Израиль основывается на ясном осознании того, что он бежит от внушающего ему опасение или подрывающего его дух антисемитизма. Будь антисемитизм реальной угрозой в твоем случае, или культурная изоляция, или, наконец, чувство личной вины за холокост, каким бы иррациональным оно ни было, — у меня не возникло бы вопросов к тебе. Но так уж получается, я совершенно уверен в том, что тебя искалечила и оттолкнула не жизнь в гетто, не ментальность гетто, и не Гой, и не его угрозы, а нечто совсем иное.

Ты умный человек и не будешь безропотно глотать всякую штампованную чушь, с которой носятся в Агоре: что американские евреи де жадно поглощают пищу, купленную во всяких злачных местах типа торговых центров; одним глазом они смотрят на толпы иноверцев, слепо не замечая нависшей над ними угрозы, а другим заглядывают в свою душу и находят там лишь ненависть к себе и стыд. Нет, гораздо приятнее воспылать любовью к себе, лучше быть уверенным в успехе. Вероятно, это и есть событие мирового значения, и его можно поставить в один ряд с историей, которую вы сейчас вершите в Израиле. История не создается так, как механик собирает машину, — личность способна играть роль в истории, хотя с первого взгляда это никому не видно, даже самому себе. Может быть, преуспевая в своей мирской жизни и пребывая в покое и безопасности в Вест-Оранж, забывая день ото дня о своем еврейском происхождении и в то же время оставаясь по рождению своему и сути своей евреем до мозга костей, ты сам создаешь историю еврейства, хотя и не подозреваешь об этом в каждый отдельно взятый момент, и тебе не нужно ничего говорить по этому поводу. Ты живешь в определенном времени и принадлежишь определенной культуре, и неважно, осознаешь ты это или нет. Ненавидящие себя евреи? Генри, в Америке полным-полно неевреев, которые почему-то, насколько мне известно, ненавидят сами себя; Америка — страна, в которой навалом чикано — американских мексиканцев, которые хотят походить на техасцев, а техасцы лезут из кожи вон, чтобы походить на жителей Нью-Йорка. И на Ближнем Востоке найдется немало придурков, которые пытаются, хочешь, верь, хочешь, нет, думать и действовать как евреи. Говорить «еврей» и «гой» про Америку значит попасть пальцем в небо, потому что Америка не такая и идеология в Штатах сильно отличается от идеологии Агора. Затасканная метафора о стереотипах и злачных местах в Америке также не описывает твою полную ответственности жизнь в тех краях, какой бы она ни была — еврейской или иной: в ней было столько же конфликтов, как и везде; она была напряженной и имела такую же ценность, как и жизнь любого другого человека; твоя жизнь, с моей точки зрения, вовсе не была похожа на «жизнь Райли» — это была настоящая жизнь, один из ее отрезков. Подумай еще раз, какую часть своей жизни, которую ты называешь бессмыслицей, ты хочешь отдать в обмен на догматы сионизма, которые они вколачивают тебе в голову? Между прочим, никогда раньше я не слышал от тебя слова «гой», произнесенного с оттенком интеллектуального превосходства. Мне это напоминает дни, когда я, будучи еще первокурсником, жил в Чикаго и болтал с каждым встречным и поперечным о люмпен-пролетариате, думая, что такие разговоры подтверждают мое глубокое понимание американского социума. Когда я видел пьянчужек, выползавших из пивных баров на Кларк-стрит, я с торжеством бормотал себе под нос: «Вот он, люмпен-пролетариат!» Я думал, что кое-что понимаю в жизни. Откровенно говоря, мне думается, ты больше узнал о том, «что такое гой», от своей швейцарской подружки, чем когда-нибудь сможешь узнать в Агоре. Истина в том, что ты можешь научить их, а не они тебя. Попробуй сделать это как-нибудь в пятницу вечером. Расскажи им за ужином о своем романе с девушкой из Швейцарии и про все наслаждения, которые ты с ней испытал. Ты сможешь добавить несколько живых деталей к их абстрактному образованию: пусть поймут, что такое гой.