А наутро радость - Бетти Смит

– Превосходно, миссис Браун, – похвалил мистер Хейз. – Вы хотите сказать, что в пьесе недостаточно обрисованы характеры. Диалог не удался. Ведь именно через диалог мы даем характеристику персонажей. – Он перечислил элементы диалога: – Каждая строчка диалога должна, во-первых, характеризовать персонаж, который ее произносит; во-вторых, способствовать развитию действия; в-третьих, быть интересной сама по себе. В идеальном диалоге имеются все три элемента. В хорошем – два. А в диалоге мисс Коннел всего один элемент: развитие действия. Итак, мисс Коннел, если вы готовы переделать вашу пьесу, она будет седьмой, и мы сможем издать книгу осенью.

– Зачем же мне это делать, мистер Хейз? Мой отец прочитал эту пьесу и сказал, что все хорошо. Как вам известно, он бродвейский продюсер.

Мистер Хейз пожал плечами и поднял руки, показывая, что сдается. На колокольне пробило час, и последнее занятие этого года закончилось.

– Вот и все! – сказал мистер Хейз. – Желаю вам хорошо провести время этим летом.

– И вам того же, – хором ответил класс.

Все ушли, но Анни осталась, чтобы поблагодарить мистера Хейза за то, что он выбрал ее пьесу. Он галантно ответил: «Не за что». Побольше бы таких пьес, как у Анни, добавил он. И выразил надежду, что осенью она будет посещать другой его курс, посвященный трехактным пьесам. Он был разочарован, когда Анни сказала, что не сможет посещать занятия осенью, так как к тому времени у нее будет ребенок.

Она попрощалась, пожав ему руку, и ей стоило больших усилий не расплакаться.

Том и Сильвия ждали Анни во дворе. Они пригласили ее выпить колы. Том, горевший желанием опубликоваться, умолял Сильвию переделать ее пьесу. Тогда не придется переносить издание сборника на следующий год.

– Давайте надавим на нее, Анни, – сказал он, – и заставим переписать. Тогда мы с вами сможем хвастаться, что мы драматурги, пьесы которых изданы.

– Послушайте, – возразила Сильвия, – с моей пьесой и так все в порядке. Я не собираюсь больше с ней возиться.

– Даже для того, чтобы ее опубликовали? – удивилась Анни. – Вам это может показаться смешным, Сильвия, но я думаю, что нет ничего лучше на свете, чем опубликовать что-нибудь свое.

– Вы высказали мои мысли, Анни, – присоединился Том.

– Вы оба очень милые, – сказала Сильвия. Она взяла их за руки. – И я желаю вам обоим большой удачи, начинающие драматурги! Но, честно говоря, меня не интересует карьера писательницы. Я посещала этот курс только потому, что собираюсь стать актрисой. Вот я и подумала, что должна немного знать о том, как делается пьеса. А теперь давайте выпьем еще колы и поговорим о чем-нибудь другом.

Они предались воспоминаниям о занятиях по драматургии и о смешных происшествиях. А Том изобразил студента по имени Кронт, который всегда возражал против всего и ни в чем не находил достоинств.

– Маленький злюка, – сказал Том.

Они смеялись и болтали, и Анни слушала и улыбалась. Она почувствовала, что уже не чужая и им, и университету. Как жаль, что этого не случилось раньше! Ведь тогда это так много значило для нее.

– Я просто не могу поверить, Карл! Просто не могу поверить! Подумать только – такая, как я… Я, Карл! Ведь я даже никогда не училась в средней школе. И у меня никогда не было работы, где нужно было думать. У моей матери и отца не было образования. Мы были бедны и жили в многоквартирном доме. А мама всегда говорила, что я ничего не знаю и у меня плохо варит голова. А твоя мать! Она же считает, что я – никто, что я недостаточно хороша для тебя. Пьесу, которую я написала, собираются напечатать в книге!

Карлу хотелось предостеречь ее, чтобы она не возлагала слишком большие надежды. Может и не выгореть. Скажем, университетское издательство решит, что книга недостойна публикации, даже если ее финансируют. Седьмая пьеса может не материализоваться еще год или два. Или из-за растущей популярности курса драматургии будет больше желающих записаться на него. И если появятся более достойные пьесы, Анни могут исключить из сборника, чтобы освободить место для лучшей пьесы.

Но он дал ей выговориться. Нет смысла омрачать ее счастье.

– О, и мистер Хейз пригласил меня на курс трехактных пьес в следующем году. Он сказал, что я бы…

И вдруг Анни резко умолкла. Она судорожно вздохнула, и ее лицо застыло.

– Анни! В чем дело?

Она взяла его руку и положила себе на живот.

– Ты чувствуешь, Карл? Чувствуешь?

Ребенок шевельнулся под его рукой. Карл сильно вздрогнул и отдернул руку, словно дотронулся до огня.

– Боже мой, Анни!

– Это ребенок! Он живой. И он шевелится!

– Тебе не больно? – спросил Карл в тревоге.

Анни рассмеялась:

– Конечно, нет! Просто как-то странно, вот и все. Странно… Я как будто проживаю сразу две жизни.

– Ну и напугала ты меня! – Он поискал в кармане сигареты. Пачка была пустой, и он смял ее и выбросил в корзину для мусора.

– О, Карл! – расстроилась Анни. – Из-за всех этих волнений с пьесой и ребенком я забыла купить тебе сигареты!

– Это неважно, любимая.

– Нет, важно! Сходи и купи пачку. Нет, две: это сэкономит пенни.

– Мне не хочется курить.

– Нет, хочется. Кроме того, мне нужна буханка хлеба, а я слишком устала, чтобы идти в магазин.

– Ты действительно хорошо себя чувствуешь, Анни?

– О, Карл! – воскликнула она, теряя терпение.

Когда он вернулся, она, сгорбившись над столом, лихорадочно писала. Он почувствовал облегчение. Значит, с ней все в порядке, подумал он. Иначе она бы не писала. Карл решил, что она записывает свою реакцию на новость о возможной публикации пьесы. Ей повезло, что у нее есть такая отдушина. Ничто не сломит ее, если она сможет изложить это на бумаге.

Он поцеловал Анни в макушку и заглянул через плечо. Он ожидал увидеть название «Моя первая публикация» или что-то в этом роде.

Но он прочитал: «Мой первый ребенок». А дальше – первое предложение: «Сегодня я почувствовала жизнь…»

Могла бы написать «Наш первый ребенок», подумал Карл, убирая хлеб в буфет.

Началась неделя между концом учебного года и летней школой, и университет обезлюдел. Библиотека и университетская закусочная были закрыты. Стулья в учебных классах, казалось, томились от безделья. Даже часы на колокольне отдыхали. Время в буквальном смысле остановилось.

Собака кампуса, которую весь год кормили мальчики из студенческого братства, теперь должна была сама о себе заботиться. Она бродила по кампусу, заглядывала в пустые классы и, вероятно, задавалась вопросом: «Когда же снова начнется жизнь, к которой я привыкла?»