А наутро радость - Бетти Смит

Пес Джелло проспал все лето. Сначала он посещал занятия в летней школе вместе с Карлом, но потом перестал. Это было совсем не то что с мальчиками из братства. Правда, он ходил в бакалейную лавку вместе с Анни и, гордо выступая, нес в зубах свою косточку домой.

Анни никуда не ходила – только в бакалейную лавку да иногда к мисс Эгги. Мисс Эгги позволила ей пользоваться швейной машинкой в задней комнате и помогла сшить пару платьев для беременных. По негласной договоренности, ни одна из них не упоминала об анонимном телефонном звонке, и они прекрасно ладили.

Иногда днем Анни освобождала Голди от Лесса. Он утихомирился после рождения своей сестрички Лили Пэрл. Теперь он носил штаны вместо пеленок и мог немного говорить. По крайней мере, он мог сказать «пи-пи» за секунду до того, как намочить штаны.

Карла огорчало, что Анни почти не выходит из дома. Было бы неплохо, если бы она приняла участие в мероприятиях летней школы. Судя по всему, студенты летней школы были неспособны сами отдыхать, так что университет придумывал для них развлечения.

По четвергам были вечера народной песни. Участники сидели на росистой траве и пели такие песни, как «На вершине старой Дымной»[21]. Молодые леди весь вечер размышляли о том, каким средством удалить пятна от травы на платье.

Субботними вечерами были танцы кантри на улице перед зданием администрации. Танцоры подпрыгивали и притоптывали, двигаясь по кругу под зловещую монотонную мелодию скрипки.

Карл, который считал, что Анни нужны развлечения, повел ее однажды на вечер народной песни. Ей не хотелось идти: она говорила, что уже слишком «заметно». Но Карл убедил ее в том, что в платье для беременных совсем незаметно. И он уверен, что ей понравятся народные песни. «Это в твоем духе», – сказал он.

Анни не понравилось. Ей не нравилось сидеть на траве, не нравилось петь вместе с множеством других людей, потому что ее не слышно. И она нашла песни слишком тоскливыми.

– Но, Анни, – объяснял Карл, – это же песни народа. Они дошли до нас через поколения, и их передавали устно. Они часть культурного наследия Америки.

– Вздор! – отрезала Анни.

Он повел ее на народные танцы, и их она тоже сурово раскритиковала. Она сказала, что это никакие не танцы, а просто физкультурные упражнения.

– Вот как я понимаю танцы, – сказала она. – Чья-то рука обхватила твою талию, и тебя слегка прижимают. Но тебе это нравится. И вы танцуете, щека к щеке, а в это время звучит приятная мелодия – что-нибудь вроде «Сияй, полная луна». А потом ты долго вспоминаешь об этом. Но что хорошего в том, чтобы притоптывать и подпрыгивать и держаться за потные руки, в то время как скрипка бьет по ушам, как будто мел скрипит по доске? От этого очень устаешь. Вот и все, что ты получаешь от этих народных танцев.

– Почему ты такая раздраженная, дорогая?

– Раздраженная? Карл, я вовсе не хотела сердиться. Просто эти студенты летней школы такие милые, и у них каникулы. Так разве нельзя им повеселиться без этих дурацких развлечений?

– О, прекрати, Анни! Тебе не обязательно ходить на эти вечера. И не обязательно идти на поэтический вечер сегодня вечером.

Но она хотела пойти на этот вечер. Известный поэт должен был читать свои стихи. Анни никогда не видела живого поэта. К ее разочарованию, поэт выглядел не так, как, по ее мнению, должны выглядеть поэты. Его серые брюки обвисли на коленях, пиджак был измят, а галстук съехал набок.

– Он похож на безработного поденщика, – прошептала она.

– О, Анни, – устало вздохнул Карл. – Мы не обязаны его слушать. Давай уйдем.

– Нет! Я хочу его послушать. – Она взяла Карла под руку: – Прости, Карл.

– Я не люблю поэзию. И я здесь только ради тебя, – заметил он.

– Я знаю. И я не стану его критиковать. Обещаю.

Она наслаждалась первой частью вечера. Стихи были хорошие, и у поэта был красивый голос.

Вторым пунктом программы была длинная поэма, сделавшая его знаменитым. Она называлась «Как темна моя Африка». Поэт начал довольно спокойно, но потом стал доводить себя до неистовства. Он танцевал на сцене кекуок, размахивал руками, хватал себя за волосы и обнажал зубы в уродливой гримасе.

«Чон-э-лонг! Чон-э-лонг! Ба-бах! – завывал он. – Чон-э-лонг! Чон-э-лонг! Ба-бах!» Каждый раз, как он выкрикивал «Ба-бах!», ребенок в животе у Анни подпрыгивал.

– Нам нужно уйти отсюда! – прошипела Анни в ухо Карла.

– О господи! – громко произнес Карл.

К счастью, как раз в эту минуту поэт пронзительно вскрикнул, так что никто не услышал. От этого вопля ребенок сделал двойной прыжок. Анни поднесла руку Карла к своему животу как раз вовремя, и он успел почувствовать второй прыжок. Он тут же вскочил с места.

– Подожди! – сказала Анни. Поэт бросился на пол и принялся с воплями колотить по доскам сцены. – Пошли! – скомандовала она, и они покинули зал.

Анни покончила с летней школой. Она с большим удовольствием сидела дома, шила пеленки, много читала. Пыталась писать стихи. Купала собаку и расчесывала ее жесткую шерсть. Раз в неделю у нее гостил Лесс. Она наблюдала, как растут настурции. Раз в неделю она писала матери. Анни пробовала новые кулинарные рецепты. А лучше всего было то, что Карл проводил с нею много времени. Дни были жаркие и тихие, а ночи прохладные. Она никогда еще не ощущала такого безмятежного счастья.

А потом возникло одно из этих непредвиденных обстоятельств.

Это непредвиденное обстоятельство было простым и логичным. У них кончилась еда, потому что кончились деньги. Дело в том, что у Карла не было работы.

Он тщательно вычистил погреба и подвалы, которые не приводились в порядок годами и которые теперь долго не нужно будет чистить. Он сделал весь мелкий ремонт, который подворачивался. Оставалось лишь подстригать газоны, но вскоре закончилась и эта работа. Была засуха, и трава на газонах засохла. Потом начался долгий и жаркий период дождей, и пышно разрослись сорняки высотой в фут. Домовладельцы говорили: «К чертям! Дешевле сделать новую лужайку следующей весной».

Была и еще одна причина. Карл получал работу в основном от людей с факультета, а когда закончилась первая летняя сессия, они с опозданием разъехались на каникулы.

Карл попробовал что-нибудь найти в Лопине, но работы там не было. Владельцы магазинов и их жены справлялись со всем сами. Домовладельцы сами подстригали свои газоны, сами занимались мелким и крупным ремонтом, и их вовсе не волновали пыльные захламленные погреба. А двадцать пять процентов жителей Лопина сами остались без работы до тех пор, пока осенью не начнется новый учебный год в университете.

Карлу и Анни пришлось, как она выразилась, достать два козыря, оставленных про запас. Она с сожалением закрыла свой счет в банке, сняв восемь долларов с процентами. Карл заложил свои часы, но получил всего пять долларов. Они состарились на год с тех пор, как их закладывали в последний раз.