Ричард Длинные Руки - виконт - Гай Юлий Орловский

Рыцарям лучше знать герцога, но мне он не кажется мальчишкой, которому легко надрать уши. Герцог и здесь, как сказали бы в другом месте, работает. Остальные пьют, едят и вообще пируют, а вот он — работает.

После десятого, если не больше, кубка Барбаросса хохотал любой шутке, сам отпускал двусмысленности, ничуть не стесняясь Алевтины. Алевтина тоже смеялась, мужественная такая валькирия, чаще видевшая походные шатры отца, чем стены дворцов.

Герцог Валленштейн отпустил ей длинный замысловатый комплимент, Алевтина задумалась, а Барбаросса громко захохотал.

— Дорогой Готфрид, что-то вы странно на мою Алевтину поглядываете… Да, похожа, но ее привезли из Фоссано, в тех краях вы не бывали.

Герцог Валленштейн хохотнул.

— Вроде бы!

Барбаросса захохотал громче.

— По крайней мере, замечен не был, ха-ха!

Валленштейн вскинул брови, на губах заиграла улыбка.

— Ах, Ваше Величество, — ответил он легко, — я уж и забыл те времена… Теперь я семейный человек. Давно уже семейный. И семья у меня, так сказать, с крепкими устоями. Жена — урожденная фон Гогенцоллерн, две дочери воспитаны лучшими наставниками и наставницами нашего королевства… А я такой правильный, такой семейный…

Король гулко захохотал.

— Ох, умру от смеха!.. Готфрид — правильный и семейный! Тот самый, который ни одной юбки не пропускал, который наплодил здесь бастардов столько, что население моего королевства чуть ли не вдвое… га-га-га! Я сам встретил недавно девчушку, что как две капли воды моя Алевтина. Ну ладно, не как две капли, но похожа… Явно ваша дочь, дорогой Готфрид!

Герцог скромно улыбнулся, промолчал. Я слушал, мотал на ус, старался врубиться в ситуацию. Даниэль ясно сказал, что приехал по важным делам, а на турнир только поглазеет, но и герцог не выглядит юнцом, что ради схватки на копьях потащится из другого королевства. Вообще здесь клубок завязывается еще тот… Герцог Ланкастерский старается потеснить короля Барбароссу, архиепископ Кентерберийский готовит крестовый поход против Юга, король использует свое возвращение в Каталаун для упрочения власти, изрядно подточенной окопавшимся в его владениях герцогом… Сейчас бы еще сюда несколько шпионов из разных стран да плюс террористов…

Я осмотрелся по сторонам с настороженностью. А почему нет? Вполне, вполне могут быть шпионы. Если присмотрюсь, наверняка пойму, кто есть кто. Даже в моем мире сразу можно понять такие вещи. Если идет пьяный и небритый, ширинка расстегнута, рукав в говне, то это свой в доску, вполне положительный, такой рано или поздно мир спасет. А если трезв, чист, выбрит, изысканные манеры, любит и понимает классическую музыку — либо маньяк-убийца, либо иностранный шпион. Здесь же народ проще, мир совсем молодой, снова молодой, как Феникс, так что люди простые, разберусь быстро…

На той стороне голоса зазвучали резче, я очнулся от дум, герцог неожиданно отвечает королю резко, не соглашается, Барбаросса вспылил и прорычал, как разъяренный зверь:

— Милый кузен, коль уж вы такой знаток в подобных делах, то я вас отправляю в графство Итрурию, которое мы с таким трудом завоевали!.. Поднимите там разоренное хозяйство так же быстро, как вы обещаете, и, я уверяю вас, станете благодетелем всего края! Да что там края — королевства. Думаю, три дня вам на сборы будет достаточно.

Герцог опешил.

— Мне? В Итрурию?

Барбаросса сказал холодно:

— Но был же я, король, в Итрурии?.. Вам останется лишь довершить начатое мною. Возьмете с собой минимум свиты, в Итрурии остались мои войска, так что вам ничего не грозит.

Я ждал, что герцог ответит резким отказом, этого ждал, похоже, и сам король. Однако герцог молчал, желваки вздулись под белой кожей, ноздри дергались, как у жеребца на скачках, наконец проговорил хорошо контролируемым голосом:

— Если Ваше Величество так изволит…

— Изволю! — рявкнул король. Он стукнул кулаком по столу, — Изволю и повелеваю!.. Я тебе оставил в управление богатое и процветающее королевство, а что я вижу по возвращении? Крестьяне ропщут, ремесленники и купцы бегут в другие королевства! А кто, как не эти земляные черви, кормит войско, всех нас? Откуда берутся солдаты для армии, с которой я покорил три королевства и семь мятежных графств?.. Покажи себя на вновь завоеванных и разоренных войной землях! Покажи.

Герцог вздохнул, наклонил голову.

— Хорошо, Ваше Величество. Позвольте покинуть это празднество…

Король нахмурился, сказал все еще строго, но я уловил извиняющуюся нотку:

— Зачем? Никто тебя не гонит с пира.

— Я начну готовиться к отъезду, — ответил герцог. — Надо собраться, назначить людей. Если все получится, как я хочу, то я смогу отбыть уже послезавтра.

Король ответил с заметной неловкостью:

— Ну, если так… Иди. Если что нужно, скажи, я все предоставлю в твое распоряжение.

— Спасибо, Ваше Величество, — ответил герцог с поклоном, — но у меня уже есть все необходимое.

Еще раз поклонился, я уловил не только иронию, но даже затаенную угрозу, почти намек, отбыл. Король смотрел на захлопнувшуюся дверь нахмурившись, глубокие складки избороздили лоб, затем вздохнул и возгласил зычным голосом:

— Что-то не слышу песен!.. Жан, ты сочинил о нашем походе обещанное?

Глава 21

Почему-то я считал всех менестрелей и прочих бардов обязательно молодыми ребятами, ну типа тех, что собираются с гитарами у костров на слетах авторской песни и поют самопальное, однако из-за дальнего стола поднялся немолодой мужчина с грубым лицом, на щеке жуткий шрам, еще два белых рубца на скуле и подбородке, разве что длинные, тронутые сединой волосы падают на плечи, как принято, наверное, у этой касты.

В руках лютня, он подошел к нашему столу, ведь песню заказал сам король, ударил по струнам и запел мужественным хриплым голосом, не то пропитым, не то простуженным в холодных дозорах. Я ожидал, что песнь будет целиком хвалебной, посвященной битвам, умелым ударам мечом по голове, однако менестрель со второй строфы свернул на скорбное ожидание невесты, что ждет уехавшего на войну рыцаря, тоскует и томится, желает ему победы, но сердце ее трепещет…

Слушали с восторгом, я с удивлением увидел на многих лицах слезы, суровые воины всхлипывали. Не сразу вспомнил, что в эти времена чувствительность считается привилегией благородного сословия, рыцари по каждому поводу рыдают и рвут на себе волосы, в то время как простолюдины, тупые как скот, даже в случае гибели близких не роняют и слезинки.

Что ж, благородное сословие будут истреблять в первую очередь. Простолюдины во всех странах постепенно станут главенствующим сословием и навяжут всем остальным, в том числе и немногим уцелевшим благородным, каменную неподвижность морд в любом случае, будь это смерть врага или смерть близких.

За нашим столом чуть дальше держит в руке золотой кубок с вином красивый юноша с холеным лицом и чувственными губами, одетый настолько ярко и пышно, что выглядит павлином. По обе стороны, словно для контраста, двое придворных, сухие и прямые, с непроницаемо холодными лицами и такими же замороженными глазами, чем-то неуловимо похожие на нянек-бонн. Или на гувернанток.