Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле

Ослабление главной западной державы с трудом поддается объяснению. Тем не менее в период после окончания правления «короля-солнца» и до Революции впервые за несколько веков наблюдается значительный — на пятьдесят процентов — рост населения. Страна наводняется новыми невиданными товарами. Морская торговля, процветающая в основном за счет рабов и сахара с Антильских островов, позволяет облагораживать города на Атлантическом побережье, строить дороги, создавать все более совершенную среду обитания, образ жизни, который пытаются перенять повсюду в других местах. И тем не менее скрытая пружина как будто готова разжаться. Приятность новой жизни неоспорима: «Счастлив, как Бог во Франции!» — утверждает немецкая поговорка. Прогресс распространяется и на народные массы. Последняя крупная эпидемия чумы случилась в Марселе в 1720 году, дальше началась жизнь без страха черной смерти. Фортификационные сооружения Вобана[289] позволили отодвинуть военные действия от жизненно важных объектов. Голод отступает, в медицине наблюдается прогресс. Вкусы и запахи высокой кухни стали изысканнее. Прошло время сексуальных ароматов животного происхождения, которые источали сапоги и ремни кавалеристов — завоевателей новых земель при двух предыдущих королях. Тем войнам на смену приходит война в кружевах, война вымышленного героя Фанфана, эмблемой которого был не имеющий запаха цветок тюльпан. Купаясь в мирные периоды в удовольствиях, военные изнежились. Как и король, и его кузен принц Конти, и маршал де Ришелье, сражениям на передовой они предпочитали любовные битвы в постелях красавиц. Впрочем, самые блестящие маршалы, например граф Саксонский или граф Левендаль, овеянные славой последних великих побед, среди которых битва при Фонтенуа (1745), были иностранными наемниками, принц де Субиз потерпел поражение от Фридриха II в битве при Росбахе, а Ришелье уделял больше внимания личным проблемам, нежели интересам монархии.

До реванша над англичанами по окончании американской Войны за независимость в 1783 году многих маршалов и генералов часто сопровождал аромат поражения. От них пахло цветочными духами, они были излишне накрашены и напудрены. Завидуя аристократам-декадентам и подражая им в убранстве интерьеров, в XIX веке ворчливые буржуа утверждали, будто они сидят на вулкане. Аристократы тем временем не подозревали, что принадлежат уходящему миру. Напротив, они считали себя повелителями вселенной и предавались сказочным удовольствиям, которые делили с женщинами своего круга. Мотором их существования стало искусство соблазнения. Изощренный эротизм эпохи требовал более легких одежд, новых тканей вроде ситца, а сладкие ароматы обещали блаженство. Королевский двор и Париж тем временем задыхались от зловония, еще усилившегося в результате значительного роста населения столицы; по-настоящему ситуация улучшилась лишь в конце XIX века, когда заработала канализация. Резкая критика гигиенистов, одержимых борьбой с гниющими помоями, лишь вскользь объясняет мнимое «сильное снижение» порога обонятельной чувствительности в середине XVIII века[290]. Относительный прогресс медицины и химии, а также исчезновение чумы, безусловно, в большей мере способствуют этому, хоть и не дают полностью удовлетворительной интерпретации. Следует принимать во внимание появление во времена Людовика XIV новой, гедонистической культуры тела. Вошли в моду высоко ценимая философами естественность, изысканный аромат цветов и цитрусовых. За телом стали тщательно ухаживать. Душистые индивидуальные доспехи и прочие мощные мускусные средства защиты в обществе, вдохновленном военной моделью для победы над постоянно угрожающей чумой, уходят в прошлое. Когда давление со стороны церкви и Дьявол перестают наводить страх, прежние меры защиты сменяются желанием выразить свое нарциссическое «я», сосредоточенное на теле. Руссо предложил начать воспитание чувств очень рано — освободив младенцев от пеленок, в которых они томились, маринуясь в собственных экскрементах. Воспитанный человек должен распространять вокруг себя не знойный тяжелый запах духов, а легкий, деликатный собственный запах.

Как мы отметили, трансформация взгляда на тело началась с середины XVII века, когда вновь стали заботиться о его чистоте при помощи воды и мыла. В дальнейшем изменения нарастают, в каком ритме — неизвестно, этот вопрос еще ждет своего исследователя. Триумф этой трансформации произошел в 1750 году. Дата отнюдь не указывает на новую революцию запахов. Она только момент, когда эта революция начинает свое беззвучное медленное шествие. Изменения касаются в основном отказа от сильных ароматов животного происхождения, повсеместное присутствие которых, до кончиков пальцев в перчатках, в прежние времена обещало жаркие объятия. В 1693 году парфюмер Барб по-прежнему отводит им видное место в своем трактате. Потом постепенно выработалось стойкое отвращение к этой очень дорогой экзотической продукции, часто фальсифицированной. Сильный запах начал мешать. Это станет понятнее, если вспомнить, что ароматы животного происхождения сопровождали запахи, более или менее близкие к человеческим экскрементам: ведь и швейцарский врач и астролог Парацельс предлагал секрет для их превращения «в цивет или западный мускус»[291].

Трактат Антуана Орно по прозвищу Дежан, опубликованный в 1764 году — в год смерти мадам де Помпадур, — позволяет сделать кое-какие уточнения. Автор указывает на закат мускуса и амбры, хотя в среде профессионалов они по-прежнему считаются истоками духов. К тому же «эти вещества, несмотря на то что их потребляется очень мало, чрезвычайно дороги». Эссенцию амбры продолжают изготавливать, но под этим названием скрываются разнообразные препараты, состоящие только из мускуса, или из смеси мускуса и амбры, или из цивета, мускуса и амбры. Эти уловки объяснялись тем, что если называть эти продукты своими именами, их будет невозможно продать. Производители духов хотят экономить сырье, особенно амбру, наиболее дорогую и редкую. Однако надо считаться и с «отвращением», испытываемым публикой к мускусу. Дежан приводит также осовремененный рецепт ангельской воды, кредит доверия к которой среди его коллег прежде был чрезвычайно велик. «Люди с изысканным вкусом добавляют ее в ванну. По мнению господина Лемери, ею душили одежду и перчатки — обычай, ныне исчезнувший. Духи носят с собой лишь во флаконах, опасаясь доставить неудобства тем, кто их не любит»; впрочем, перчатки — это единственные предметы без запаха, которыми торгуют современные парфюмеры, добавляет автор. Чтобы попытаться придать лоска этому «почти забытому» рецепту, как и его варианту — «кипрской воде», любителей которой стало мало, он советует использовать корневище ириса, стиракс, розовое дерево, бензойную смолу, желтое сандаловое дерево, аир. Затем, «чтобы приспособиться к современным вкусам, надо полностью удалить мускус и добавить лишь несколько капель эссенции амбры, которая даст возможность раскрыться другим запахам», то есть запаху розовой воды и флёрдоранжа, добавленных до дистилляции. В другом месте он признает, что амбра «забыта», но у нее еще есть любители. Использование цивета или мускуса помешало бы возврату моды на нее, тогда как «очень малое количество амбры делает смеси восхитительными». Что касается цивета, он был еще в ходу «примерно сорок лет назад, но с тех пор этот запах перестал нравиться людям, особенно во Франции». Знаменитые цветочные духи, которые «старые мастера» делали с добавлением коровьего навоза, в дальнейшем изготавливались из мускуса, амбры и цивета. Сам он для получения восьми пинт духов предлагал использовать только цветы и шестьдесят капель эссенции амбры. На протяжении долгого времени, убеждает он, в распоряжении парфюмеров были только розовая вода и флёрдоранж. Отныне список дополнялся настоями специй и фруктовой кожуры, очень популярными у парфюмеров, делавших различные пасты, у производителей ликеров и у дам, добавляющих их в ванны и натирающих ими руки[292].