Креативный мозг. Как рождаются идеи, меняющие мир - Элхонон Голдберг

Интересно и в некотором смысле дальновидно, что Эйнштейн упомянул о работе Макса Вертгеймера. Вертгеймер был одним из трех отцов-основателей гештальт-психологии (другими двумя были Курт Коффка и Вольфганг Кёлер). Странным образом получение креативного решения посредством сочетания «фронтального» и «афронтального» процессов, описанное ранее в этой главе, напоминает эксперименты гештальт-психологов, проведенные в начале двадцатого столетия. Эти ученые открыли, что человеческое восприятие стремится «соединять точки»: если человеку показать набор точек, расположенных по воображаемому контуру знакомой фигуры – треугольника или круга, – то он постарается мысленно соединить точки и будет воспринимать их как непрерывное изображение (рис. 7.6).

Рис. 7.6. Пример гештальт-феномена. Точки мысленно соединяются: они воспринимаются как треуголь

И еще говорят, что правое полушарие воспринимает окружение в виде «гештальта». Представляется, что старая догадка о психологических свойствах правого полушария, которая многие десятилетия была просто эвристической метафорой, могла провидчески раскрывать некоторые важные свойства, доказательство которых потребовало открытий в области нейробиологии, сделанных годы спустя. О том, что лобные доли помогают идентифицировать точки путем активации различных областей внутри огромных и удаленных нейронных сетей и афронтальное умственное блуждание соединяет их в согласованную сеть. Намек на сходство момента творчества с гештальтом, напоминающий слияние связующей нейронной сети, можно найти в письме великого Вольфганга Амадея Моцарта. Он пытается ухватить суть процесса творения музыкального сочинения. В определенный момент Моцарт слышал в своем воображении не «последовательные части, но… как бы все сразу (gleich alles zusammen)»26.

Предвидение гештальт-психологов замечательно, но не уникально. Не так уж редко бывает, что современная научная концепция или теория имеет смутного, неясного предшественника за несколько десятилетий или даже столетий. Помните, что мы все стоим на плечах гигантов и скачки в интеллектуальной истории общества переплетены с непрерывностью. Давние предшественники атомной теории строения вещества уже существовали в Древней Индии и Греции, почти за два тысячелетия до возникновения современной химии. Численные методы расчетов использовал еще Архимед, тоже за две тысячи лет до их выделения в отдельную математическую дисциплину. И если идеи Фрейда были дальновидными и во многом нашли свое отражение в современной нейробиологии, почему таковыми не могут быть мысли гештальт-психологов? Это заставляет вспомнить концепцию, представленную другим гигантом, на плечах которого мы все стоим, философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770–1831), – диалектическую спираль прогресса.

Мы заканчиваем эту главу там же, где ее начали, – алгоритмом «слепая вариация» – селективный отбор, или СВСО. В начале этой главы мы рассуждали о том, что полностью слепая вариация не является реальным в информационном плане сценарием рождения новых идей, и большая часть этой главы была посвящена описанию альтернативного сценария, который мы назвали «умственным блужданием». И наоборот, селективный отбор является необходимой, даже обязательной частью этого процесса. Творческому человеку должно исключительно повезти, чтобы сразу же, немедленно получить выигрышное решение. Это значит, что продукт «творческой искры» должно очистить, а также оценить его эффективность и значимость для поставленной цели. Эта часть процесса будет, скорее всего, осознанной, включающей речевые и другие системы символов, как писал Альберт Эйнштейн, и она должна направляться лобными долями. Выбор из альтернативных вариантов лучше изучен, менее загадочен и полнее понимается, чем способ порождения альтернатив. Уже давно установлена роль префронтальной коры в отборе и критической оценке результатов этого отбора27. Это значит, что творческий процесс представляет собой цикл итераций, или повторений: гиперфронтальность > гипофронтальность > гиперфронтальность, и так далее, и так далее. Этот цикл часто продолжается много дней, месяцев или лет, пока не найдется достаточно хорошее решение и беспокойный ум не будет удовлетворен.

Тем, кто, подобно мне, не разделяет убеждения в уникальности нашего вида, будет полезно рассмотреть человеческие особенности с точки зрения эволюции. И креативность тоже, равно как и способность справляться с новизной, не является исключением. В этой главе мы разведаем эволюционные корни этих особенностей и попытаемся ответить на ряд вопросов, в том числе и на такой: «Креативен ли бабуин?» На этот вопрос не так-то легко ответить, и ответ зависит от того, как мы определяем креативность. Радикальная вера в антропоцентризм и исключительность человека по определению подразумевает под креативностью уникальное человеческое качество, но с этим можно поспорить: такое заключение слишком узкое и устаревшее. Если приматологи, подобные Франсу де Ваалу, правы, утверждая, что когнитивное различие – а также и когнитивное сходство – между человеком и другими видами лучше всего рассматривать как постепенное и возрастающее, а не бинарное и резкое, то нам придется допустить эволюционное развитие некоторых когнитивных ингредиентов1.

Именно так я пришел к предположению об эволюционной непрерывности. Именно непрерывность, а не резкие скачки приходят на ум в связи с гипотезой о специализации полушарий, которая проявляется в различии между когнитивной новизной и когнитивной привычкой, о чем мы говорили в Главе 6. И не имеет значения, что вы думаете о «креативности животных»: можно обоснованно гарантировать, что бабуин способен обрабатывать новую информацию в изменяющемся окружающем мире африканской саванны, или он бы давно вымер. Результаты исследований показывают, что бабуин даже может научиться отличать орфографически правильные английские слова от орфографически неправдоподобных квазислов – между прочим, подвиг в освоении новизны, учитывая то, чем обычно занимаются бабуины2.

Итак, вы можете обоснованно поинтересоваться: «Где мозг бабуина обрабатывает новизну?» Оказывается, что, как и у их человеческих приятелей-приматов, правое полушарие бабуинов более успешно обрабатывает новую информацию, чем левое. И, как у людей, левое полушарие выходит на сцену, когда задача становится знакомой. Этот вывод был сделан в результате эксперимента, в котором животным требовалось подбирать сложные, различные по степени новизны геометрические фигуры. Фигуры располагались в левом и правом полях зрения и обрабатывались, соответственно, правым и левым полушарием. Для участия в эксперименте бабуины (три самца и три самки) должны были научиться фиксировать взгляд на точке, расположенной в центре поля зрения, а также управлять джойстиком. Этот эксперимент был точным воспроизведением обычных исследований специализации полушарий у человека, мы обсуждали их в предыдущих главах. Сам факт, что бабуины были способны научиться «правилам игры» и выполнять их, является замечательным доказательством их интеллекта. Полученные данные также замечательно совпадали с результатами исследований у человека. В начале эксперимента, когда задание было новым, бабуины лучше справлялись, если стимулы появлялись на левой стороне поля зрения и, соответственно, проецировались в правое полушарие. Однако к концу эксперимента этот эффект пропал. Авторы пришли к выводу, что «латерализация полушарий изменяется по мере тренировки» и что «правое полушарие у бабуинов играет важнейшую роль в обработке новизны». Не напоминает ли это вывод, к которому мы пришли в Главе 6 в отношении человеческого мозга?3 И это замечательное сходство в специализации полушарий у человека и бабуинов больше не шутка. Оно подтверждает эволюционную непрерывность в способе обработки новизны головным мозгом.