Под псевдонимом "Мимоза" - Арина Коневская

Самое удивительное, что в тот момент еще была возможность прекратить всяческие заседания съезда, и для этого необходимо было только одно — чтобы всего лишь несколько десятков народных избранников отказались от своих полномочий. И такие мгновенно нашлись — те, кто был на все готов ради баксов и столичных квартир. Однако в последнюю минуту хозяин Кремля почему-то не согласился на мирный вариант, отказался от бескровного выхода. Что за причина скрывалась за его странным решением? не мог же он так запросто отступиться от вожделенной цели — ведь для него самого это был бы легчайший способ полного захвата власти в свои руки! Какие-то чудовищные силы за его спиной, жаждали крови. Не иначе!

Вечером 21 сентября провозглашение президентом по Второму каналу указа 1400 — явилось зловещим знаком начала государственного переворота! Однако миллионам наших сограждан, измученных борьбой за выживание, давно уже казалось, что яростный бой за власть идет где-то в заоблачных высях, невероятно удаленных от их повседневной жизни. Простым людям было просто не до того…

И даже те сотни тысяч, кто ежевечерне со страхом и трепетом приникал к экранам, те, кто не до конца утерял гражданские чувства, — и они продолжали гадать: что же дальше? Всколыхнулась лишь столица, где с самого утра слухи о предстоящей схватке молнией разнеслись по городу. А вечером на Краснопресненскую набережную стали съезжаться взъяренные депутаты. Дом Советов загудел как растревоженный улей.

— И все-таки он посмел, этот негодяй! — с яростью вскричала Алевтина и бросилась звонить Савве, но уже не застала его. В тот же миг заверещал телефон у Маши: пристально следивший за событиями по CNN и немецким каналам, Корф строго напомнил ей о своем приказе: ни во что не встревать!

А с экрана разносились победные речи Хасбулатова, Руцкого и Зорькина — будто они уже и впрямь взяли верх над зарвавшимся кремлевским «монстром». Всеобщая эйфория разлилась по залу — всем казалось, что «банда Ельцина» сметена с лица земли…

Под громкие овации Руцкого привели к присяге — сей исторический момент на долгие годы как заноза застрял в памяти миллионов соотечественников. А новоявленный «усатый кесарь» закружился тогда от восторженных поздравлений. Но почему-то большинство депутатов совсем утеряло чувство реальности и не ощущало затаившейся опасности, исходившей от коварного противника. И даже ироничный, осторожный Хасбулатов не уловил в тот миг, как под ногами разверзалась бездна… Казалось, что оба лидера пребывали в какой-то прострации…

* * *

Утром под окнами парламента, как на дрожжах, разрасталась пестрая толпа: скромные интеллигенты, старушки с портретами Сталина и явные «люмпены». Среди них резко бросались в глаза «черные рыцари» Баркашова, казаки и монархисты со своими флагами и униформой. По знаку Трофима Золотова у стен Белого Дома появились офицеры. Кто-то стал записывать добровольцев. А вокруг здания — на Дружинниковской, Рочдельской, Горбатом мосту уже высились баррикады. Черно-желтые и красные полотнища развевались над ними.

Выйдя из метро «Смоленская», Маша увидела напротив американского посольства сдвинутые барьеры, разбросанные бетонные блоки, кучи камней. У гостиницы «Мир» — та же картина. Между баррикадами раздавались словесные перепалки. В воздухе сквозила недобрая тревога, но Мимозе показалось, что особо страшного произойти не может, ведь толпившиеся кругом люди были безоружны. И пройдясь по старому Арбату, она решила вернуться на Старосадский.

Для депутатов же и для всех, пришедших на подмогу к ним во имя защиты справедливости и Закона, еще два дня длилось мучительное ожидание: куда перетянет чаша весов? Наконец в пятницу вечером, когда по приказу узурпатора Дом Советов погрузился во тьму, нечто неуловимое сдвинулось в гнетущей атмосфере противостояния. Показалось, что в сей миг все взорвется, взлетит на воздух…

— Не могу я больше у моря погоды ждать, завтра же еду туда. А ты, Маша, решай сама! — категорично заявила Алевтина.

— Езжай, Алька, там же Савва! Разве есть у меня какое-то право тебя удерживать? А у меня и пропуска-то в Дом Советов нет, гм, — печально вздохнула Мими, — но главное, ты же знаешь, что Корф — против. Что делать-то? Я ведь подводить его не могу, ну никак!

Продираясь сквозь толпу к парламенту, Аля сразу увидела Сатинова, выступавшего с балкона. Зажав микрофон в правой руке и резко жестикулируя левой, он страстно призывал народ не сдаваться обезумевшему диктатору. Сдавленная со всех сторон, Алевтина завороженно внимала голосу любимого, не замечая ничего вокруг. На миг ей даже почудилось, что взгляд его уловил ее глаза среди тысяч других: и улыбнулся он именно ей одной! Лицо Али озарилось гордостью за него, засветилось от счастья. Наконец, оказавшись внутри здания на первом этаже, она вздрогнула, услышав за спиной голос:

— Ваши документы, гражданка!

И обернувшись, нервно засмеялась — перед ней стоял разъяренный Золотов.

— Ах, Трофимушка, ну… я же, ты знаешь…

— Ничего знать не хочу! Кто разрешил, и где Ивлева?!

— Я одна… должна… к Сатинову, понимаешь? А Маши здесь нет, успокойся!

— Ну, Алевтина, смотри! У меня ни секунды нет — вон какой Содом! Но если что — я в штабе Сопротивления либо у добровольцев. Все, убегаю. Думай, Аля, что делаешь — у тебя ведь дочь малолетняя на руках!

Продвигаясь вглубь по тесному коридору, Маевская столкнулась с группой соратников Саввы, возмущенно кричавших и проклинавших руководство Верховного Совета. По их репликам ей удалось понять, что речь шла о намерениях Сатинова организовать крупную стачку. Он собирался вывести московских рабочих для мирной манифестации и гарантировал успех. Однако Хасбулатов и Руцкой отказали ему категорически.

— Да вот и он сам! — раздался рядом чей-то голос.

Увидев Алю, Сатинов схватил ее за руку, быстро потянул за собой, прошептав:

— Да что у этих двух на уме! Еще в среду я говорил «усатому»: собирай народ вокруг себя, как можно больше народа и тут же — двинем на Кремль! Безо всякого оружия! Представь, Аля, если тыщ триста Красную площадь заполонят — всех ведь не перестреляешь! Да и кругом — журналисты иностранные, операторы все-все снимают. Ведь не устроят же нам бойню на глазах у всей планеты! Не посмеют! Почему Руцкой со спикером здесь окопаться решили? Ведь это абсурд! В лучшем случае нас вытравят отсюда как жалких крыс, запросто, ну а в худшем — сама понимаешь, перестреляют всех нас!

— Да, очень странно, Саввушка! Я только сейчас слышала — офицеры между собой говорят, мол, и Хасбулат, и «усатый» от поддержки войск отказываются; приводить, мол, в Москву никого не надо — «еще не время», «нет необходимости». Спикер, мол, на переговоры надеется и вообще вничью сыграть думает — с кем? С Кремлем! Да это просто смешно! Ведь для победы народ весь поднимать надо, чтобы все железные дороги, автотрассы, аэропорты перекрыть. Представь, если только в Москве никто на работу не выйдет: все замрет, метро встанет, продукты никуда подвозить не будут — только так можно всю эту банду выгнать, этих козыре-гайдаро-чубайсиков! Но… гм… для этого люди созреть должны. Эх, нет у нас в народе настоящей солидарности! — громко вздохнула Аля, напоследок воскликнув: