Распутье - Егор Серебрянский

– Именно так я годами и считал.

Я уверенно продолжила:

– И я ждала, когда все наладится. Ты солидный человек и политик – слышал бы ты, с каким восторгом отзывается о тебе Вера. Это именно то, чего я всегда хотела. Но я не могу радоваться, потому что ты сделал мне больно. Можно ли любить человека, который причиняет боль?

Видимо, я выбирала все слова правильно, раз он изменился в лице – скривился досадливо и все-таки ответил:

– Лиза, некоторые меры необходимы. Ты должна понимать. И ничего не случилось бы, не дай ты сама повод.

– Вот именно – я дала повод, – произнесла это таким тоном, как если бы в это верила. – И больше поводов не будет. Я счастливой быть хочу, Вань. Счастливой рядом с любимым человеком. Забыть обиды, если они мешают.

Услышав признание, Иван сдался – схватил меня за руку и зашептал эмоционально:

– Так забудь их, Лизонька! У нас с тобой самый настоящий союз, от которого мы оба выигрываем!

Я выдавила улыбку.

– Хорошо. Но тогда и ты все забудь. Ты предлагал начать все сначала – вот и начнем. Как если бы только встретились. Уверена, я влюбилась бы в тебя, если бы сейчас увидела впервые в самолете. И ты наверняка посмотрел бы на меня.

Он был счастлив, неудобно обнял, махнул стюардессе, чтобы принесла шампанского. Через полчаса я умиротворенно смотрела в иллюминатор, настраиваясь на нежные супружеские ночи в ближайшие дни. Я смогу. Я вообще все смогу. А если что-то покажется сложным, то вспомню, как Коша держал пистолет возле его головы и тот странный восторг от представления, что он все-таки выстрелил. Я развалилась на запчасти по одной причине – не осталось клея, способного скрепить меня, запуганную и поломанную, и меня, не сумевшую смириться. И клеем станет ненависть, желание отомстить, которое можно пестовать и под его флагом каждое утро открывать глаза.

Отпуск прошел прекрасно, по мнению Ивана. И он прошел познавательно, по моему мнению.

В общем зале отеля стоял рояль, и после пары фужеров вина я отправилась к нему и сыграла романс, вызвав редкие аплодисменты немногочисленных зрителей и теплую, до душевных судорог знакомую, улыбку Ивана. А когда ко мне подплыл подвыпивший русский турист и после комплимента вежливо спросил, не умею ли я играть какую-то мелодию, ответила отчетливо:

– Простите, я играю только для мужа, а не на заказ.

Каждое мое действие, каждое слово было выверено, и за несколько дней я ощутила явные плоды – из взгляда Ивана пропала настороженность, он говорил все больше и еще больше обещал: окажись я действительно едва с ним знакомой, поплыла бы сейчас в бесконечной влюбленности и поддалась бы вновь ауре силы. Но по мере того, как муж расслаблялся, я училась ни на секунду не отпускать контроль.

От секса я, как ни странно, не умерла, хотя и было неприятно изображать отсутствующую страсть. Оказалось, что капитальные настройки заранее не помогают, приходится постоянно делать над собой усилия и выверять даже вдохи и выдохи. Зато в темноте могла закрыть глаза и представить, что с другим, это тоже было сложно, ведь ни с кем другим я никогда не была. Но в этот момент легкие чувства к Коше и помогали – я вспоминала наш общий полет вниз, преддверие неконтролируемой вспышки, чем придавала порывам настоящей искренности. Извини, Коша, буду использовать тебя пока в таком ключе.

Зато потом уже не составляло труда нежиться в объятиях и привычно переплетать пальцы, а заодно и поднимать темы, которые в последние несколько месяцев всегда натыкались в голове на остроугольные границы.

– Лизонька, – шептал Иван, – а ведь ты хотела ребенка. Почему бы не подумать об этом сейчас?

– Да, сейчас уже самое время, – соглашалась я. А мысленно отмечала – надо будет прятать противозачаточные таблетки тщательнее, чтобы на глаза не попадались. В книге прорезь сделать, как показывали в старых детективах? Я скорее сдохну и пойду на аборт, чем рожу от него ребенка. И добавляла к мягкой улыбке: – Вообще-то, малыш здорово украсил бы нашу жизнь, а какое образование мы сможем ему дать! И никаких нянь, Ваня! Только ты и я. А может, ребенок сделает и тебя мягче?

– Конечно, сделает! Да если у меня доченька родится, на тебя похожая, так я вообще, наверное, перед ней лужей растекусь! – очередное пустое обещание, которому никогда не суждено сбыться. Ивана дети не изменили раньше, не изменят и теперь. Но он говорит именно то, что я хочу услышать. Поразительно, что и я занимаюсь тем же.

– Вань, а расскажи, какие женщины тебе нравятся.

– Какой нелепый вопрос, красивая моя девочка! В зеркало посмотри. – Он задумчиво рассмеялся. – Знаешь, а я сейчас попал в такую среду, что остаюсь чуть ли не единственным, кто не обзавелся любовницей, представляешь? Иногда думаю, что даже у бандитов больше морали, чем у политиков. Что Алаев за свою семью рвет, как и все, кого я знал… Тут же – ни одна сауна без проституток не обходится, а я сижу и изображаю, что успел нажраться до подачи главных блюд. Иногда нет ничего сложнее в деловых переговорах, чем наличие любимой жены, в этом странном обществе высокопоставленных морд подобное непонятно.

Вот в этом вопросе он скорее всего не лжет. Мне и раньше всегда казалось, что Иван мне не изменяет – он вообще не из тех людей, которые будут собой раскидываться. Ему и в постели, и в делах, и в доме нужны исключительно «его» люди, которым он безоговорочно доверяет. Такое признание обрадовало бы любящую жену, а меня еще сильнее напрягло – меньше вероятности, что он попросту меня разлюбит, когда надоем. Не надоем – он на других вообще не имеет привычки смотреть.

– Вань, – я решила перейти к тому, о чем и собиралась разузнать, – а ты и Ирину так же любил?

Муж, вероятно, решил, что мой интерес к бывшей жене – легкая и запоздалая ревность. Потому отвечал, но не особенно углублялся в тему. Они поженились еще в ранней молодости, а потом все разладилось – «мозг она ему выедала», да так тщательно, что домой возвращаться не хотелось. Примерно о том же говорил и Коша: Иван развелся от бесконечных скандалов и придирок. Ваня ни разу даже мельком не оговорился о том, что Ирина просто постарела и перестала его привлекать, – быть может, этот аргумент вообще не учитывался.

Пока он говорил, я соображала. Скандалить надо было раньше – до начала всех бед. А теперь Иван просто вновь насторожится. Это не мой путь. Или станет моим, но лет через десять абсолютного спокойствия, когда все его подозрения в моей нелюбви утихнут. Но мне теперь и не нужно, чтобы он в один момент психанул и вышвырнул меня из дома, – я права не имею просто уйти, оставив его свободным и невредимым, смысл теперь в ином.

Польза от его воспоминаний о первом браке была минимальной. Единственное, что настораживало: несоответствие образа Ирины-скандалистки перед разводом и Ирины-вежливого-спокойствия, когда мы встретили ее в последний раз. Она может быть просто дурой или, напротив, сумела так приспособиться, что ни одна тревога не просачивается внутрь нее. Потенциально она могла бы стать моей союзницей. Но, к сожалению, выглядит слишком умиротворенной, не настроенной на бои без правил, и для плана с ее участием сведений недостаточно.