Ты знала - Эшли Одрейн

Я вернулась к кафе – последнему месту, где Сэм был жив. Там все изменилось. На смену деревянному полу пришел кафель, вместо обоев – панели в виде грифельных досок. Я провела ладонью по новой металлической столешнице, пытаясь вспомнить, какие столы здесь стояли раньше, но не смогла – в голове мутилось. В кафе царила тишина, а некогда было не протолкнуться.

Я зашла внутрь. Дверной колокольчик исчез; Сэм и Вайолет так любили слушать его звон. Зато Джо оказался на месте. Он стоял ко мне спиной и колдовал над кофемашиной.

– Джо, – позвала я. Он медленно обернулся. Ахнул. Вышел из-за стойки, протянул мне обе руки.

– Я надеялся, что вы вернетесь.

– Здесь стало по-другому.

Джо пожал плечами.

– Это все мой сын. Он теперь здесь заправляет. Спина у меня уже не та, не могу долго стоять. – Мы улыбнулись друг другу. – Как у вас дела?

Я взглянула в окно на перекресток.

– Вы помните тот день?

Я не собиралась приходить сюда и расспрашивать.

– Моя дорогая… – Он взял меня за руку, посмотрел на улицу. – Помню, вы обезумели от горя. Ваша дочь цеплялась за вас, но вы не могли наклониться к ней. Вы стояли, словно громом пораженная.

Вайолет никогда не цеплялась за меня, не искала во мне утешения, как другие дети.

Мы сидели за столиком и смотрели на проезжающие машины. Светофоры мигали огнями на фоне белого неба.

– Вы видели, как все произошло?

Джо вздрогнул, но не отвел взгляд от дороги. Он долго думал, что сказать. Я отвернулась и краем глаза заметила, как он качает головой.

– Вы видели, как коляска попала на проезжую часть?

Джо крепко сжал кулаки, словно от сильной боли.

– Все эти годы я думал о вас. – Его глаза заблестели от слез. – Слава богу, у вас осталась дочка. Вам есть ради кого жить.

Когда я вернулась домой, сильный порыв ветра захлопнул дверь, чуть не прищемив мне пальцы. Я опустилась на пол, швырнула ключи в стену, вспомнила Сэма – его личико, только начавшее утрачивать младенческую нечеткость и обретающее собственные черты, сладкий запах моего молока в ямке у него на шее. Как он, насытившись, в последний раз сжимал губами мой сосок, прежде чем выпустить, как тянулся к моему лицу, пока я укачивала его в темноте.

Закрыв глаза, я старалась еще раз почувствовать теплый влажный рот, вес маленького тела у себя на коленях. Почти получилось: до меня донеслось бормотание телевизора, шум закипающего чайника, топот босых ног Вайолет наверху, плеск воды в ванной – ты бреешься перед уходом на работу. Грохот мусоровоза на заднем дворе. Ощущение несвежих волос. Нарастающий плач из соседней комнаты. Повседневная жизнь, банальная и удушающая, но приносящая покой.

Нужно оставить прошлое в прошлом и отказаться от всего, что у меня было.

Видимо, и от Сэма тоже.

Да, я выпила полбутылки вина, но мне уже давно хотелось тебе позвонить. Я лежала на диване, пока агент спал наверху, на твоей половине кровати. Не надо было оставлять его ночевать. Близилась полночь.

Сколько я ни проговаривала свою речь на разные лады, все равно получалось плохо. Мне не хотелось извиняться – я не чувствовала себя виноватой. Мне не хотелось признавать свою ошибку – я не была уверена, что ошибалась. Мне просто хотелось сказать тебе, что я изменилась и хочу чаще видеть нашу дочь.

На четвертый раз трубку взяла Джемма.

– У тебя все хорошо? – спросила она.

Наверное, хотела ответить я. Возможно, только сейчас у меня наконец-то стало все хорошо.

Я сказала, что мне нужно поговорить с тобой. Вы лежали в постели; было слышно, как зашуршали простыни, когда ты потянулся за трубкой.

– Я хочу чаще видеться с Вайолет. Нам нужно наладить отношения.

А потом я спросила тебя про картину, которую ты, уезжая, забрал из нашей спальни. Мне вдруг отчаянно захотелось ее увидеть. Пока ты собирался с мыслями, я встала и принялась ходить по комнате. Должно быть, она висит на безупречно-белой стене твоего красивого нового дома, а Джемма нежно касается золоченой рамы, думая о собственном ребенке.

– Понятия не имею, где она, – ответил ты.

На следующий день я забрала Вайолет из школы. Она одиноко сидела на ступенях, словно валун посреди водопада; дети обходили ее стороной.

– Сегодня будем делать, что тебе захочется, – объявила я, усадив ее в машину. – Выбирай сама. Теперь у нас новое расписание: по средам и четвергам ты ночуешь у меня.

Краем глаза я видела, как Вайолет лихорадочно строчит эсэмэску.

– Домой хочу, – наконец произнесла она, отвернувшись к окну.

– Само собой, но сперва повеселимся. Чего твоей душе угодно?

– Хочу к папе и Джемме.

– Ты моя дочь, а я твоя мама. Давай хотя бы попробуем.

Я остановилась на парковке у бензоколонки, не зная, куда ее везти. Она отвернулась от меня, набирая сообщение. Оказывается, у нее уже есть телефон.

– Кому пишешь?

– Маме и папе.

Вайолет наверняка ожидала реакции, но я не доставила ей такого удовольствия.

Мы выехали на шоссе и через два часа остановились у первой попавшейся забегаловки. Не знала, что наша дочь заделалась вегетарианкой, – она ела только картошку фри. Вайолет ни разу не спросила, куда мы едем; всю дорогу смотрела в окно, наматывала волосы на палец, выпрямляла их, водила ладонью по шелковой ленте, словно смычком по скрипке. Я тоже так делала в ее возрасте.

Наконец я припарковалась, взяла в автомате билет. На душе� заметно потеплело. Как же давно я здесь не была! Я вышла из машины на холод, подождала Вайолет, однако та не шевельнулась.

– Идем. Хочу кое с кем тебя познакомить.

Пока мы регистрировались на входе, она не промолвила ни слова. Я предъявила удостоверение личности, прикрепила к нашим курткам пластиковые гостевые бейджи. Вайолет молча проследовала за мной до лифта. Мы поднялись на четвертый этаж, двинулись по коридору. Воздух был затхлый, безвкусный, пропитанный вездесущим запахом мочи. Мне тут же стало нечем дышать. Я негромко постучала в дверь.

– Войдите.

Она сидела в кресле; на коленях лежал незаполненный кроссворд. Свет в комнате не горел, стержень ручки закрыт колпачком. Ее волосы были обмотаны шарфом, на плечах лежала яркая вязаная шаль.

Она приоткрыла рот, чтобы заговорить, но вздохнула: забыла, что хотела сказать. А потом вдруг:

– Это ты! Я так тебя ждала!

Вайолет смотрела, как мы обнимаемся. Я жестом велела дочери сесть в ногах аккуратно заправленной кровати.