Сибирский кавалер - Борис Климычев

А под музыку перед зрителями развертывались картины мужества, верности, коварства и самоотречения. Державный император франков великий Карл семь долгих лет сражался с маврами в Испании. Его войско взяло приступом все башни и покорило все грады. Но Карл не знал коварства сарацинов, нарушивших заключенный с ними мирный договор.

Роланд, собрав свое войско, спускается в ущелье. Он слышит рокот барабанов и провожает взглядом уходящих на родину воинов.

Лишь дойдя до границы Франции, Карл слышит рог Роланда, он понимает, что предчувствия его были не напрасны. Роланд один на поле битвы, кровью покрыто лицо, ясные его глаза замутились. Он падает и перед кончиной видит образ прекрасной Франции. Ночью во тьме мавр бесчестно поражает умирающего героя мечом.

О! Как негодует зал! Все забыли, что сидят в старом рыбном сарае. Что Роланд, это вовсе не Роланд, а далеко не юный капитан Андрей Андреевич Балабошин. Но как он трубил в рог! Даже плошки и свечи в зале от этого погасли. А мавра играл настоящий негр, и когда он зарезал своим деревянным мечом несчастного Роланда-Балабошина, Горемир вскочил, сорвал с себя парик и повязку и заорал:

— Бей басурмана!

И стал пробираться ближе к сцене. Тотчас от двери отделились сыщики Адам Кучевский и Зиновий Иванов-третий. Они узнали Горемира, это была ниточка, за которую если потянуть, то, может, и весь клубок в руках окажется. Дед Горемир, поняв, что рискует вновь попасть в яму, возбудился, что бывало с ним всегда в случае крайней опасности. Он швырнул свой посох и сбил разом несколько свечей. Затем, прыгая как козел через ряды, матерясь, плюясь, он ухватил Еремея за ворот и пригнул к земле:

— Лезь под скамьи, ползи за мной, ползи, змей, загрызу! Роланд! Этого бы Роланда хреном бы по лбу! Трубить небось надо было раньше, пока этот ихний Карла во Францию еще не ушел!

Они быстро пролезли под скамьями к противоположной стене, оторвали гниловатую доску, скользнули в щель. Воля! Темень, стынь.

— Мартына скрутят? — спросил Еремей. И тут же из темноты раздалось:

— Мартын маленькой! Мартын в любую щелку уйдет! Вот так битва в горах! Похоже, как по пьяному делу в нашем доме.

— Сравнил хрен с палочкой! — сердито отвечал Горемир. — Давайте-ка быстрее ноги уносить, а то набегут сейчас с кандалами, враз закуют, будет тебе тиятра!

Горемир вдруг хлопнул себя огромной ладонью по лбу:

— Мартын! Вернись в залу, обязательно найди мой волшебный посох, мне без него никак нельзя. Вечный твой должник буду.

— Да ладно! Вернусь, поищу твой посох. Мартын маленькой, хитренькой! Добуду твою палку, так и знай!

Данилка уже дал зерна огромному огненно-красному петуху. Девильнев объяснил своим слугам, что петух — это как бы орден Франции. С тех пор в усадьбе устраивали петушиные бои. Причем Данилка Хват обычно кричал:

— Французы дерутся!

А когда Данилка услышал от коменданта сказку Шарля Перро про Кота в сапогах, то тут же заказал для комендантского кота сапоги, шляпу с пером и плащ.

Теперь Девильнев вышел на веранду пить кофе, а о его ногу терся громадный сибирский кот Васька. Нередко этот кот в красных штанах, в кожаных сапогах, в которых были прорези для когтей, в шляпе с пером и в плаще ночами бегал по крышам и старым крепостным башням. И тогда одинокий прохожий содрогался, услышав истошный крик необыкновенного существа. Случалось, что Васька возвращался домой потрепанный, без сапог, плаща и шляпы. Слуги тотчас заказывали ему новую одежку. Это напоминало о Франции. Но Томас давно полюбил и обычаи сей страны. Одного он не мог принять. Здесь не поклонялись прекрасной даме. Мужчины считали женщин изначально развратными. Будто женщина может пребывать в разврате в одиночку! Во Франции флирт — это поэзия, вино, веселье. Одна незамужняя женка разрушала соседскую семью. Запустили ей в сокровенное нежное место скользкого сопливого ерша. Обратно не вытащишь! Сибирский прием!

День начался. И не только у коменданта. Возле монастыря с крестным ходом шли священники в золотистых ризах, монахи в черном. А в нижнем городе в стороне Песков показалась процессия серых братьев францисканцев с аббатом Перне Бернаром во главе. Все — в серых капюшонах, в черных сутанах, подвязанных белыми веревками. А в бухарской слободе с высоких минаретов обращались не то к Аллаху, не то к прихожанам муэдзины. Чей бог старше? Не комендантское это дело. Да и бог-то, скорее всего, один на всех, только по-разному называется. Девильнев иногда причащался в молельне у Бернара, а иногда и в монастырском храме. Православный священник тоже считал его своим прихожанином.

Все толклось и кипело в гигантском чане, именуемом Сибирью, а что должно было получиться, никто не знал. Ночами Девильневу снились и Будда с загадочной улыбкой, и разукрашенная статуя католической мадонны в углу молельни, и икона с ликом Спаса Ярое око в православном храме. Ловчее других с религией устраивались евреи. Когда ему надо было получить льготы, которые полагаются только православному, он немедленно крестился. Когда надо было свои, иудейские льготы получить, он мигом возвращался в иудаизм. Иные так переметывались десятки раз.

До слуха Фомы Фомича донесся удивительно мелодичный звон. Да! Эти звуки ветер донес с берега. Там, на берегу реки Томи, стояла Знаменская церковь, с путеводным маяком для кораблей. На колокольне для звона были подвешены не только колокола, но и старые якоря. Комендант не раз бывал там и дышал особо чистым около речной воды воздухом.

Крик кота Василия заставил Девильнева вздрогнуть. Проклятый котище в своих красных сапогах и черном плаще с воплем кинулся вверх по стволу кедра за прекрасным бурундуком с полосатой спинкой. И ведь поймал бурундука, придавил, скинул вниз, утащил в кусты, и хрустит теперь его костями. Пират карибских морей!

Девильнев кликнул Шегереша и Данилку Хвата и пошел с ними во двор к колодцу. Слуги выкрутили со дна колодца четыре ведра воды и слили все в бадью. Девильнев скинул исподнее, остался в виде престарелого худого Адама. Слуги подняли бадью и стали лить ледяную воду широкой струей на своего коменданта. Он кряхтел и вскрикивал. Потом его растерли шерстяной тряпкой. И он сказал:

— Ну вот! Словно снова на свет народился.

До его нюха дошли восхитительные запахи с дворовой кухни, где хлопотали у печи молодая жена Данилки Хвата Анисья и стряпуха Авдотья, к которой был неравнодушен Шегереш.

— Что это они там пекут? — осведомился Девильнев.

— Пироги с нельмой! — весело ответил Данилка Хват.

— Сходите, скажите, пусть дадут пирогов, какие пригорели, отнесем арестантам на гауптвахту. Должен быть и у них свой праздник.

Вскоре Данилка Хват вернулся с подносом, на котором лежали пироги, завернутые в белую тряпицу. Девильнев в домашнем халате и китайских туфлях вошел из оранжереи в подземный ход и направился к кордегардии, где была гауптвахта. Слуги тащили за ним пироги и зеленый штоф с водкой. Из подземного хода вошли в прочный каменный дом. Кордегардия. С башней по законам фортификационного и замкового строительства. С нишами для ружей и пушек и подземными ходами. Тут было и арестантское отделение. Из-за решеток на них с интересом смотрели лица арестованных офицеров и сержантов. Среди них был и Санька Бухтарма. После побега Горемира, Девильнев взял неудачливого охранника служить к себе денщиком. Парнишка старался. Но вот недавно тайком надел парадный мундир коменданта, отправился к верхнему перевозу и стал там собирать дань со всех остяков, приезжавших в город с товаром. При этом он кричал: