Я был адъютантом Гитлера. 1937 - 1945 - Николаус фон Белов

Во второй половине дня только что приехавший с вокзала Геринг имел до этой встречи, а также и после нее короткие беседы с фюрером.

В нашей адъютаитуре вермахта дела развивались довольно бурно. Гитлер распорядился подготовить все для его поездки в Чехословакию. На сей раз ответственность за проведение этой акции несли мы, военные. На основе опыта с Австрией, а также поездок по Западному валу и в Судетскую область была образована «Ставка фюрера». Комендантом ее Шмундт предложил сделать Роммеля, и под его началом были созданы первые подразделения «штаб-квартиры фюрера» – два батальона сопровождения. 14 марта во второй половине дня в нашей адъютантуре состоялось оперативное совещание, и мы договорились, что Гитлер отправится поездом до Бемиш-Лейпы – населенного пункта в Судетской области, прилегающего к чешской границе, а оттуда еще тем же вечером выступят моторизованные подразделения. Фюрер с нашим предложением согласился, но заметил, что дальнейшие решения будут зависеть от хода событий, а потому он примет их только в Лейпе. Спецпоезд должен с 0 часов быть готов немедленно отправиться с Ангальтского вокзала.

Тем временем жизнь в апартаментах фюрера шла обычным чередом. Вечером Гитлер даже посмотрел кинофильм. Никогда еще ни при одной военной акции мне не доводилось видеть его таким спокойным. К концу вечера появился Кейтель. Около 23 часов сообщили о прибытии Гахи. Риббентроп договорился с ним о начале переговоров в 0 часов 15 марта. В назначенное время мы сопроводили Гитлера в Новую Имперскую канцелярию. Он был уверен, что Гаха уступит. Ведь чехи были покинуты своими бывшими союзниками. Второго Мюнхена на сей раз быть не должно. Фюрер с настроем на успех приветствовал Геринга, Риббентропа и его статс-секретаря Вайцзеккера. Своего гостя он ожидал у въезда в Почетный двор. Бросалось в глаза, что участвовать в беседе был вызван большой круг лиц. Я увидел здесь Геринга, Кейтеля, Риббентропа, Майсснера, шефа печати д-ра Дитриха и Хевеля, который вел протокол встречи. Гаха захватил с собой чешского министра иностранных дел Хвалковского и начальника кабинета. Двери закрылись, для нас настало обычное время ожидания.

По сравнению с конференциями в Годесберге и Мюнхене в эту ночь все проходило непринужденнее. Мы были свидетелями беспрестанного хождения: в кабинет Гитлера то входили, то выходили, и каждый раз удавалось узнать что-нибудь о ходе переговоров. Мы испытывали невольное сострадание к старому господину. Неожиданно появился со своим докторским саквояжем и скрылся в конференц-зале профессор Морелль. Через какое-то время он вернулся и сообщил: у Гахи – сердечный приступ, но после укола ему полегчало. Около 2 часов ночи конференция была прервана. Гаха вместе со своим министром и начальником кабинета удалился, чтобы переговорить с Прагой по телефону.

Мы увидели Гитлера в том же уверенном настроении стоящим в своем кабинете в кругу немецких участников переговоров. Из его слов мы поняли, что он наглядно обрисовал Гахе безнадежную для Чехии ситуацию и сказал ему: приказ о наступлении уже отдан. От него, Гахи, самого зависит, будет ли открыт огонь или нет и в какой именно форме Чехия будет включена в рейх. Ни один из советников фюрера ничего не возразил на этот ультиматум, а также не порекомендовал ему какое-либо более гуманное решение, ведущее к той же цели.

Примерно через час Гаха получил из Праги согласие своего правительства. Итак, в результате конференции больше сомневаться не приходилось. Я тут же велел отвезти себя на Ангальтский вокзал и занял полку в своем купе. С одной стороны, я очень устал от этого долгого и утомительного дня, а с другой – не хотел больше ни видеть, ни слышать, как закончился этот диктат.

Когда я проснулся, поезд уже шел. День был почти весенний, но лежал плотный туман. Я прежде всего подумал: из-за плохой погоды люфтваффе сегодня действовать не сможет. Мне пришлось признать, что, несмотря на некрасивые сопутствующие обстоятельства, Гитлер в своей оценке политической обстановки снова оказался прав. За завтраком в вагоне-ресторане я узнал некоторые подробности. Вермахт перешел границу и продвигался по всем направлениям вперед, не встречая никакого сопротивления. Чешская армия получила приказ оставаться в казармах и передать там свое оружие вермахту. Горькая участь для неразбитой в бою армии!

Из Лондона пришло подтверждение, что английское правительство не проявило к этим событиям никакого интереса, ибо предпринятые Германией шаги Мюнхенского соглашения не нарушили. Позднее, вечером, я услышал о протесте французов. Но это было пустой формальностью.

Гораздо любопытнее мне было узнать, куда теперь направится Гитлер. Некоторые из нас, в том числе и я, слышали, что он хотел уже вечером быть в Праге. Шмундт энергично возразил против такого плана: он отвечал за безопасность фюрера. Сам же Гитлер совершенно ясно высказал желание ехать до Праги в автомашине. Шмундту с трудом удалось уговорить его, чтобы свое окончательное решение он принял только в Лейпе. Я не сомневался, что шеф прикажет выезжать сейчас же. Так оно и случилось. Когда мы прибыли в Лейпу – между 14 и 15 часами, – фюрера встретили генерал Гепнер и генерал Роммель. Гепнер кратко доложил в командном вагоне поезда обстановку. Вступление германских войск произведено вполне мирным образом. Чешской армии нигде не видно, население ведет себя безучастно. Оно еще не пришло в себя от шока.

К ужасу Шмундта, Гитлер приказал немедленно ехать в Прагу. До нее было меньше 110 километров, всего каких-то часа два езды. Роммель организовал маршевую колонну и придал ей для охраны и сопровождения подразделения ставки фюрера. Шмундт велел мне возглавить рекогносцировочную команду и выехать заранее, чтобы подготовить размещение в пражских Градчанах. Я упросил его дать мне хотя бы два часа форы. На двух машинах, с несколькими офицерами и солдатами, я немедленно отправился в путь. Мы испытали все трудности, какие только могут встретиться автомобилистам зимой на незнакомой дороге – пронизывающий до костей холод, туман, снегопад, гололедица, заносы – и побывали на грани аварии. Иногда нам даже приходилось делать объезды по покрытым ледяной коркой полям. Но умение водителей и высокая проходимость автомашин все же помогли нам. целыми и невредимыми добраться до Праги. С наступлением темноты мы въехали в Градчаны. Городская картина с ее неразберихой и пестротой невольно напомнила мне лагерь Валленштейна далеких времен. Разумеется, как я и предполагал, Гитлер прибыл раньше нас, и ничего к его приезду подготовлено не было. Кое-как я освободил какие-то помещения для него самого. А Гаха вернулся в свою резиденцию еще несколькими часами позже, чем он.

Гитлер производил впечатление счастливого человека. Мне показалось, на лице его написана гордость. Над Градчанами развевался штандарт фюрера. Здесь он издал указ об образовании протектората Богемия и Моравия. Преамбулу Гитлер продиктовал сам, в первой же фразе обосновав свои меры: «богемско-моравские земли целое тысячелетие принадлежали к жизненному пространству германского народа». Этой формулировкой Гитлер снова показал себя насквозь австрийцем, ибо в качестве названия создаваемого протектората он избрал прежнее, австрийское, наименование этих земель. Я же, будучи пруссаком, никакого отношения к данной стране не имел, и, как и многим северо-германцам, мне казалось ошибочным ради этого идти на политический риск. Лично мне как своему адъютанту по люфтваффе фюрер с удовлетворением сказал: теперь русские, англичане и французы больше уже не смогут использовать Чехословакию в качестве своего «авианосца». В военно-политическом отношении я должен был признать его правоту, хотя никакой острой опасности этого я и не видел.