День гнева - Артуро Перес-Реверте

— Картечь! Где картечь?! Шарахните по ним картечью!

Запас полотняных мешочков, набитых ружейными пулями и всякой железной дрянью, давно уже подошел к концу. Кто-то притаскивает пакет с кремнями для ружейных замков.

— Вот что нашли, господин капитан.

— Это все?

— Есть еще один.

— Всё лучше, чем ничего. Заряжай!

Даоис вносит свою лепту в усилия пушкарей, разворачивающих орудие в сторону Сан-Бернардо. Очередная пуля звонко щелкает металлом о металл, ударившись о ствол, и, расплющившись до размеров монеты, падает на землю. Капитану помогают канонир Паскуаль Иглесиас и Антонио Гомес Москера — видный, статный малый из мадридского простонародья. На булыжной мостовой колеса лафета застревают, и тогда к орудию бросается Рамона Гарсия Санчес, которая, как челнок, мотается туда-сюда, от парка — на огневую позицию и обратно, нося заряды и воду, чтобы охлаждать стволы пушек, утолять жажду пушкарей.

— Мало, я вижу, каши ели, сеньоры! — подначивает она, тяжело дыша, ощерившись от напряжения и налегая плечом на неподатливое колесо. От неимоверных усилий и толчков с головы слетает сетка, и волосы рассыпаются по плечам.

— Какие дамочки нынче неустрашимые пошли… — говорит Гомес Москера, как бы ненароком запуская глаз за полураспустившуюся шнуровку корсажа.

— Меньше слов, красавец… Больше дела! Ты бы лучше оборвал мне султанов с лягушатниковых шапок, я себе веер сделаю да на корриду с ним схожу…

— Заметано. Твердо рассчитывайте.

Но вот орудие выкачено, и канонир Иглесиас, зарядив его, поднимает руку:

— К стрельбе готов!

— Огонь! — командует Даоис, и остальные отшатываются от пушки.

Гомес Москера прикладывает дымящийся пальник. Подпрыгнув и содрогнувшись, пушка извергает заряд кремней, превращенных в картечь, и Даоис с облегчением видит, как французы, стоявшие шагах в пятидесяти, рассеиваются — одни падают, другие поспешно убегают, очищая улицу. Стрелки из окон и с мостков над оградой рукоплещут артиллеристам. Рамона Гарсия Санчес, утерев нос ладонью, с простонародной игривостью говорит капитану:

— Слава испанским офицерам — они хоть маленькие, да удаленькие!.. Дай бог здоровья тем, кто их, таких славненьких, на свет произвел!

— Спасибо. А теперь вам бы надо отсюда уйти, сейчас опять начнется…

— Мне? Уйти? Да меня отсюда не утащат все Мюратовы мавры, сколько их ни есть, ни сам На-бульон со своей императрицей Х-ху… хо… сефиной или как ее там… Соглашусь уйти разве что с доном Фернандо под ручку…

— Уходите, вам говорят, — мрачно, не поддерживая шутейного тона, настаивает Даоис. — Опасно здесь. Убить могут. Место открытое, простреливается.

Маха, осветив мимолетной улыбкой черное от пороховой гари лицо, убирает под платок волосы, туго обвязывает его вокруг головы. Даоис отмечает, что сорочка ее под мышками потемнела от пота.

— Позвольте, ваше превосходительство, еще побыть под вашим превосходным водительством… Вот у меня сестра двоюродная, незамужняя девица, всегда говорит: подцепила молодца — пойдешь с ним до венца, а с храбрецом — так и на край света.

— В самом деле? Так прямо и говорит?

— Этими самыми словами.

И, прихорошившись еще немного, Рамона Гарсия Санчес под сочувственные смешки артиллеристов вполголоса поет две-три строчки каких-то куплетов.

* * *

Последняя схватка в центре Мадрида происходит на Пласа-Майор, куда отступили последние отряды из тех, что еще сопротивлялись французам. Закрепившись в подворотнях и подвалах, вооруженные только саблями и ножами люди ведут безнадежную борьбу и гибнут или попадают в плен. Пекарь Антонио Маседа, на Паньерос загнанный в угол французским патрулем, не желает бросить свою старую ржавую шпагу и поднят на штыки. Нищий Франсиско Кальдерой, пытавшийся уйти по переулку Инферно, получает пулю в спину.

— Все! Держаться больше нечем и некому! Разбегайся, ребята! Пусть каждый пес сам себе под хвостом лижет!

Начинается общее бегство. На углу улицы Нуэва заключенные королевской тюрьмы в последний раз стреляют из пушки по французским гренадерам, наступающим от Платерии, и, по совету галисийца Соуто сделав ее непригодной для дальнейшего использования, а проще говоря — вогнав гвоздь в запальное отверстие, разбегаются по окрестным улицам. Раненого Доминго Палена подбирают с земли и тащат товарищи. Во время этого отступления, едва лишь выскочили, все в мыле, на улицу Амаргура, угольщик-астуриец Доминго Хирон и арестанты Соуго, Франсиско Хавьер Кайон и Франсиско Фернандес Пико сталкиваются нос к носу с шестью польскими уланами, принуждающими их сдаться. Они уж готовы побросать на мостовую ножи и пики, но в дело неожиданно вступает Фелипа Викальваро Саэс, 15 лет, которая со своего балкона принимается швырять в кавалеристов чем попало и метко пущенным молотком сбивает одного с коня. Гремит выстрел, девочка падает мертвой, арестанты же, воспользовавшись заминкой, со страшной бранью вновь берутся за ножи.

Перерезав глотку спешенному, четверо несутся по Калье-Майор. Поляки преследуют их, стреляя на скаку, и на углу улицы Бордадорес пуля догоняет угольщика. Другая еще через несколько шагов, уже на Лас-Агуас, разбивает коленную чашечку Фернандесу Пико.

— Помоги! Не бросайте меня!

Но подковы звенят уже совсем близко. Ни Соуго, ни Кайон не оглядываются. Раненый пытается доползти до подъезда, однако улан нагоняет, резко осаживает коня и, перегнувшись с седла, медленно полосует упавшего саблей. Так окончил жизнь Франсиско Фернандес Пико, 18 лет, по роду занятий — пастух, осужденный за то, что пырнул ножом кабатчика, подавшего ему разбавленное вино.

* * *

Под аркой Кучильерос собрались в прежнем составе те, кто последним ушел с Пласа-Майор: Теодоро Арройо со спуска Лас-Анимас, кондуктор почтовых дилижансов Педро Линарес, выживший в нескольких предшествующих схватках, валлонские гвардейцы Монсак, Францманн и Веллер, неаполитанец Бартоломе Печирелли, рядовой 3-й инвалидной роты Фелипе Гарсия Санчес и сын его, сапожник Пабло Гарсия Велес, Николас Каналь и Мигель Гомес Моралес, служащие в иностранных посольствах, портной Антонио Гальвес и остатки отряда, собранного ювелиром с улицы Аточа Хулианом Техедором де ла Торре и другом его, шорником Лоренсо Домингесом. Всего набирается у арки семнадцать человек, и французский взвод, посланный за брошенной у выхода на площадь пушкой, замечает их. Поскольку стрелять бессмысленно — испанцы прячутся за толстыми колоннами аркады, — французы бросаются в рукопашную. Падает, пропоротый штыком, Теодоро Арройо, а почтарь Линарес катается по земле, обхватив сержанта.

— Паль! Берегись, Паль! Сзади!..

Валлонский гвардеец Франц Веллер слишком поздно подал сигнал тревоги, и товарища его, Монсака, уже закололи штыками. Вне себя от бешенства, Веллер и Францманн бросаются на французов. Те и другие орут во всю мочь, подбадривая себя и наводя страх на противника. Падают люди, брызжет во все стороны кровь. Поле боя остается за инсургентами — французы оттеснены.