Голубые ангелы - Чингиз Абдуллаев

Священник улыбнулся.

— Я закончил Оксфорд в Англии и довольно неплохо разбираюсьв тонкостях английского языка.

— А теперь вы священнослужитель? — удивился Мигель.

— Это очень странно?

— Необычно, святой отец.

Священник улыбнулся еще шире.

— В наш век много необычного. Я думал, что люди ужеперестали удивляться.

Гонсалес с интересом взглянул на своего собеседника. Худое,аскетическое лицо, почти без морщин, большие, глубоко посаженные глаза,какие-то грустные и веселые одновременно, узкий тонкий подбородок над острымвыпирающим кадыком и правильные, даже красивые черты лица. Лет шестьдесят, неменьше, подумал Мигель.

— Люди будут удивляться всегда, святой отец, — возразил он,— на этом держится мир.

— Это прекрасно. Прекрасно, что вы так сказали. Если вы самив это верите.

— А что нам еще остается делать? — вдруг улыбнулся и Мигель.

— Да, конечно. Нужно всегда во что-то верить. Простите меняза нескромный вопрос, но вы сами веруете в господа нашего?

Гонсалес задумался. Он искал подходящие слова для того,чтобы не обидеть старика.

— Значит, не веруете, — вздохнул священник, правильноистолковывая его молчание, — вот и вы тоже.

Он присел на скамью рядом с Мигелем и, достав платок, вытерлоб. А ему, пожалуй, все семьдесят, подумал Гонсалес и взглянул на часы.

Сегодняшний день в его распоряжении. Времени у него былодостаточно.

— А вы сами веруете? — вдруг непонятно почему спросил он. —Вы же учились в Оксфорде. Неужели действительно веруете?

— Да, — с неожиданной твердостью сказал священник, — да.Верую в господа нашего. Верую в его силу, в его разум, в его благость.

— А в человеческий разум не веруете?

— Человеческий разум… — священник замолчал. — Человек слаб.И помыслами, и духом. Ему нужно утешение, божье слово и, может быть, прощение.

— Прощение… — Мигель вспомнил Луиджи, — прощение… Не всякийчеловек достоин прощения. Есть такие, которые лишь похожи на людей. Толькопохожи. Их надо истреблять, как бешеных зверей.

Священник грустно покачал головой.

— Надо смиренно нести обиды свои…

— И подставлять щеку под удар, — докончил Мигель. — Нет,святой отец, божий суд не всегда находит обидчика. Человеческий суд вернее.

— Значит, ты присвоил себе права бога? И ты будешь решать,кто виновен, а кто нет?

— Не я, не я один, — поправился Мигель, — в конце концов, выже не отрицаете государственные органы, суд, полицию. Вон там, у входа, я виделдвух полицейских. Если в церковь залезет вор, вы ведь не будете ждать судабожьего, вы закричите и позовете полицейских. А они передадут воришку в суд. Ион накажет вора, посадит его в тюрьму. Вот и получится, что вы тоже непризнаете божий суд, а отдаете свои дела в руки суда человеческого.

Старик грустно покачал головой.

— Вор не боится суда божьего. Его не страшит каравсевышнего. Он заблудший, и его надо спасать. Я помешал бы вору унестиимущество церкви, но я никогда не посадил бы его в тюрьму. Только бог вправерешать, кто истинно виноват, а кто нет. Подожди, — сказал он, видя, что Мигельсобирается его перебить. — Скажи мне прямо, разве ты не знаешь такого, когдасудья, судящий за прелюбодейство, сам прелюбодей? Или не было случаев, когдавор, сидящий в судейской мантии, судил другого вора? Так как же эти люди,грешные делами своими и помыслами, могли судить других, столь же грешных людей?Какое они имели право? И кто дал им его?

— Святой отец, вы революционер, вы отрицаете системугосударственности, — с улыбкой сказал Гонсалес.

— Нет. Я только отрицаю суд человеческий, ибо только господьв благости своей может решать, кто истинно виновен, а кто нет.

— Святой отец, скажите мне: если у вас убьют брата и выузнаете, кто это сделал, что вы сделаете с таким человеком?

Старик помолчал.

— Я не буду ему мстить. Ибо творил зло он, не ведая, чтогубит душу свою. А в Святом писании сказано: да возлюбите вы врагов своих. Я несмог бы его судить. Может быть, я не простил бы ему, но судить… нет, для этогоя слишком слаб.

Мигель задумчиво посмотрел на своего собеседника.

— Можно я задам вам один вопрос? Я задаю его многим, ноответа никто пока не дал.

Священник чуть наклонил голову.

— Я не уверен, что обязательно отвечу, но давайте попробуем.Так что это за вопрос?

— Вы слышали о Хиросиме и Нагасаки?

— Я был там, — тихо прошептал священник.

— Тем лучше. Тогда ответьте мне, святой отец, где былгосподь, когда бомбы летели на эти города? Почему он молчал, видя, как гибнутлюди, тысячи людей, видя, как сгорают заживо женщины, видя, как ни в чем неповинные младенцы превращаются в пепел? Почему он смолчал? Почему он неостановил людей, не покарал убийц? Почему?

Священник молчал. Мигель вдруг замолк и, повернувшись кстарику, шепотом спросил:

— Так где же он был, где? Может быть, его и нет вовсе?

Старик поднял скорбные глаза на Гонсалеса. Мигель вздрогнул.

В глазах священника стояли слезы.

— Простите меня, я был слишком резок.

— Ты сам ответил на свой вопрос. Человек должен был пройти ичерез это. Пройти через тысячи страданий, чтобы стать лучше и чище.

— И стал?

— Нет, — громко отозвался священник, — не стал. Человекпридумал еще более дьявольские виды оружия, сумел измыслить невиданные силыуничтожения людей. Японские города не стали для него уроком. Теперь человекхочет уничтожить весь мир.

— И господь допускает это?

— Господь прощает человека. Но он не может все время решатьза него. Человек должен помочь себе. Господь благословит его на это, ибо тяжекпуть к познанию истины. И человек должен иногда спасти себя сам.

— И спасет?

Священник покачал головой.

— В последнее время мне кажется, что нет. Остается тольковерить в милость всевышнего.

Они помолчали. Мигель осторожно произнес:

— У нас был чуть отвлеченный спор. А что, если я скажусейчас, что несколько дней назад убили моего брата? И я знаю, кто убил. Исейчас, выйдя отсюда, я отправлюсь искать убийцу. А когда найду, то убью его.Считайте меня своим прихожанином. Что вы можете мне посоветовать?