Сад земных наслаждений - Джачинта Карузо

— Вы подозреваете, что у вашего мужа была интрижка с горничной?

Лора Кисс придвинулась ко мне.

— Я только рассказываю вам о том, что видела, инспектор. — И она прикоснулась ко мне плечом.

Я подсел к ней поближе.

— Вы как будто обвиняете своего мужа в том, что он — сексуальный маньяк.

Она вздохнула:

— Увы, так оно и есть. Мне пришлось прогнать его из своей постели.

Значит, дело обстоит так: Люк Шару женат на потрясающей женщине, которая ему не дает. Чего уж тут удивляться, если он нанял частного детектива для слежки за ней.

Я придвинулся еще ближе, но тут как назло зазвонил мой сотовый. Это была Ребекка: спрашивала, можно ли ей идти домой. Ненавижу! Ее звонок все разрушил: Лора Кисс поднялась с дивана.

Магические чары развеялись, в комнате были снова инспектор полиции и женщина, которую допрашивают по делу об убийстве.

Всю ночь я обдумывал то, что произошло в гостиной Лоры Кисс. И поверить не мог, что все обернулось именно так. Если бы только Ребекка не позвонила, повторял я без конца, придумывая всевозможные способы отомстить ей утром.

Похоже, этого оказалось достаточно, чтобы успокоиться. На следующий день, явившись в участок, я уже отказался от своих коварных планов. По сути, Ребекка ведь сделала это не нарочно. Она и вообразить не могла, что я строю глазки Лоре Кисс. Кроме того, я же и попросил ее предупредить меня, когда она будет уходить домой.

Едва завидев меня, Ребекка пошла мне навстречу.

— Добрый день, сэр. Есть новости.

Я пригласил ее в мой кабинет.

— Себастьян Тус снова назначил мне встречу, — сказала она фразу на одном дыхании и с поспешностью, от которой я занервничал.

— Сержант Уэнстон, я бы хотел, чтобы вы отдавали себе отчет в том, что у нас не интернет-версия «Ромео и Джульетты».

Ребекка густо покраснела, и я разозлился еще больше. Не хватало только, чтобы она потеряла голову из-за этого Туса.

«Так, спокойно. — Я сел за стол и бегло проглядывал корреспонденцию. — Ты неправильно понял. Ты ведь прекрасно знаешь, что она лесбиянка. А волнуется так, потому что дело Бонем особенное».

Я поднял глаза на Ребекку:

— Так что там с этим свиданием?

Прежде чем ответить, она глубоко вздохнула и сжала кулаки, как будто ей нужно было взять себя в руки.

— Он прислал мне письмо по электронной почте, в котором просит прийти сегодня в три во второй зал Национальной галереи и остановиться перед «Святым Георгием с драконом» Паоло Уччелло.

— Зачем?

— Тус говорит, что должен сообщить мне указания Тау.

Ребекка протянула мне лист бумаги с распечаткой письма. Я прочел.

— Мы сделаем, как в прошлый раз, — решил я. — Сержант, на вас будет микрофон, а наш агент будет снимать встречу на пленку.

Ребекка медлила.

— Вы тоже пойдете, сэр?

Я понял, что мое присутствие ее стесняет, и потому с садистским удовольствием ответил:

— Разумеется.

Без десяти три я был в Национальной галерее, рассматривал «Поклонение волхвов» Боттичелли и краем глаза следил за передвижениями Ребекки, которая пока бродила по залу, не заняв своего места перед картиной Паоло Уччелло.

У меня в ухе был наушник, подключенный к микрофону в одежде Ребекки. Так что я мог в режиме реального времени слышать все, что они с Тусом скажут друг другу.

В путеводителе, который я держал в руках, говорилось, что «Поклонение волхвов» — это единственная картина, подписанная и датированная самим Боттичелли.

Много лет назад, как всякий истинный англичанин, я совершил паломничество во Флоренцию, где у меня была возможность полюбоваться «Весной» и «Рождением Венеры». Я до сих пор хорошо помню, какой свет исходит от этих радостных, солнечных картин. Полотно, которое я рассматривал сейчас, напротив, казалось очень мрачным, несмотря на множество изображенных на нем ангелов. Будь я Алейт ван дер Меервенне, я бы непременно их пересчитал. И оливковые ветви тоже.

В путеводителе значилось, что Боттичелли в этой картине выразил свою тоску по миру и покою. И немудрено. После того как Джироламо Савонаролу, верным сторонником которого был художник, сожгли на костре, Флоренция переживала бурные времена.

Наконец Ребекка остановилась перед картиной Паоло Уччелло. Я взглянул на часы: ровно три.

Себастьян Тус явился три минуты спустя. Он встал рядом с Ребеккой, не здороваясь. Его обаяние показалось мне еще опаснее, чем в первый раз.

— Тебе нравится? — услышал я вопрос Туса.

— Да, картина чудесна, — ответила Ребекка сладким голоском. Никогда такого не слышал.

— Одна гроза за спиной святого — маленький шедевр. Изображение облаков необычно для той эпохи.

— Верно. Но больше всего меня поражает царевна, держащая на поводу дракона.

Они говорили о картине, словно о восьмом чуде света. Я видел полотно, и оно никогда не казалось мне чем-то до такой степени исключительным, чтобы вызывать восторг толпы.

— Почему? — спросил Тус.

— Если царевна и так укротила дракона, то жестоко, что святой пронзает его копьем.

Тус засмеялся.

— У тебя мягкое сердце.

Ребекка проговорила слабым голосом:

— Это ненужное насилие над уже безобидным чудовищем.

Вы только послушайте ее! Я был в ярости. Ее трогает какой-то дурацкий дракон на картине, а со мной, человеком из плоти и крови, она обращается, словно с прокаженным!

Тус сказал:

— Паоло Уччелло написал еще одного «Святого Георгия с драконом», который находится сейчас в Париже. Между этими двумя полотнами — разница в двадцать лет. Тема обоих — святой рыцарь, который, по легенде, освободил царскую дочь из плена дракона. Но по стилю произведения совершенно разные. В парижской картине все внимание обращено на схватку между рыцарем и драконом — там царевна не ведет его на поводу — и на взаимоотношения соперников с окружающим миром. Здесь же, напротив, основной фокус — на грозе, разразившейся за спиной рыцаря, она как будто выталкивает его навстречу дракону — на перспективе.

Какая потрясающая эрудированность, подумал я с горечью. Тус ловко ею пользуется, чтобы произвести впечатление на эту дурочку Ребекку.

— Меня так и потянуло в Париж посмотреть ту картину, — протянула она мечтательно.

— Ты когда-нибудь была в Париже?

— Нет, но мне очень хочется.

— Когда все закончится, я бы с удовольствием отвез тебя туда.

А я, когда все закончится, с удовольствием бы ее придушил. Меня все больше разбирала злость. И не исключено, что я так и сделаю, если они и дальше будут там ворковать как голубки.