Сад земных наслаждений - Джачинта Карузо

— Вижу, у вас с этим субъектом весьма доверительные отношения. — «Милая Ребекка» меня ошеломило. Да она какая угодно, но только не «милая». — Полагаю, говоря, что ему придется дожидаться, пока все будет готово, он намекает на живую картину, — продолжил я. — Тау в таком восторге от ваших блестящих светлых волос и бархатных глаз. И я вижу, вас совсем не напрягает перспектива сидеть вместе с ним голой в этой ампуле?

Я подначивал Ребекку и с огромным удовольствием наблюдал за ее смущением.

— Не думаю, что его место — в ампуле, — ответила она сухо. — Тау сказал, что является реинкарнацией Великого Магистра. А его Босх в «Саду земных наслаждений» изобразил в пещере Пифагора.

Я помнил, что Великий Магистр был единственным одетым персонажем на картине, но ничего не знал о пещере Пифагора.

— Аристотель считал, что есть три категории существ, наделенных разумом, — объяснила Ребекка, — Бог, человек и люди, подобные Пифагору, то есть учителя. Великий Магистр Братьев и Сестер Свободного Духа принадлежал к последним. Потому и велел изобразить себя у входа в пещеру: учитель, встречающий своих учеников у порога рая.

— Я читал что-то подобное в рукописи.

— В предпоследней главе Алейт ван дер Меервенне сочла это святотатством: поступая так, Великий Магистр ставит себя на один уровень с Богом.

— Значит, если я правильно уяснил, место Тау — на пороге пещеры. Но почему он послал вместо себя Себастьяна Туса?

Ребекка пожала плечами:

— Он говорит, что пока не может открыть мне, кто он, но скоро сделает это. Честно говоря, сэр, когда я встретилась с Тусом, то сразу заподозрила неладное. Он вел себя не так, как во время общения в чате. У него совсем другой лексикон и образ мыслей.

— Поэтому вы и стали задавать ему вопросы о чате?

— Я хотела выяснить, что не так. Но он сменил тему разговора.

— А те слова по-гэльски? Что они означали?

— Тус сказал «eilean», «остров», говоря об Арране. Я ответила «inch», это тоже переводится как «остров».

— Откуда такие познания в гэльском?

— У Себастьяна Туса?

— Нет, у вас.

— Я шотландка.

— Стало быть, вы сказали Тусу правду.

— Да, но моя семья родом с острова Скай.

Я хотел было спросить, живут ли там по-прежнему ее родные, но тут вошел Николз. Он раздобыл лондонский адрес Люка Шару. Писатель жил на Говер-стрит, в Блумсбери, недалеко от «Диллонз», одного из лучших книжных магазинов в Лондоне. По словам Николза, Шару в городе не было.

Я распрощался с планами на вечер в обществе Бренды и велел Ребекке сопровождать меня.

В квартире на Говер-стрит не оказалось никого, кроме мажордома. Тот объяснил нам, что хозяин вернется поздно вечером, поскольку занят продвижением своей новой книги. Точнее, Шару упоминал о чем-то таком, когда мы встретились на приеме в галерее Уайтчепел. Я попросил номер сотового телефона писателя, но мажордом ответил, что его хозяин терпеть не может мобильники. Тогда я поинтересовался, где находится Лора Кисс, и мне сообщили, что она не вернется, так как отправилась за город на уик-энд, к друзьям. Зато хотя бы она могла терпеть мобильники, и я стал счастливым обладателем ее номера.

Я позвонил ей, но аппарат был отключен. Так что пришлось ждать в роскошной гостиной Шару в обществе Ребекки, еще более хмурой, чем обычно.

В девять часов скука и голод пересилили, я сдался и отправился домой, оставив Ребекку у станции метро — предложение подвезти было моим сержантом грубо отвергнуто. Остаток вечера я дочитывал рукопись, время от времени набирая номер Лоры Кисс. Ее телефон был по-прежнему отключен.

Алейт

Хергогенбос, июнь 1505 года

Алейт снова отправила служанку посмотреть, потушена ли плита. Конечно, все эти предосторожности излишни, но ведь бдительность никогда не помешает. Она слишком хорошо помнила пожар 13 июня 1463 года, полностью уничтоживший город. Они с Йероеном были детьми, но им никогда не забыть столпы огня, дома, сгоравшие вместе с людьми, отблески пламени в горячем небе, заметные даже из соседних городов.

В те дни она часто думала о пожаре. Может быть, ад именно таков: поглощающий все огненный дождь, от которого нет спасения. Алейт очень боялась такого ада и все время только и делала, что молилась. Молилась до обморока, стоя на коленях на голом полу в своей комнате. Она даже стала носить власяницу, от которой постоянно зудела кожа на бедре, но Алейт и этого была мало. Она должна страдать еще больше, должна испытывать сильную физическую боль, чтобы искупить свой грех.

Бичевать себя ивовыми розгами не получится, потому что трудно будет прятать следы от мужа. Поэтому по размышлении Алейт пришло в голову наносить себе небольшие ожоги. Она брала очень маленькие камешки, разогревала их на огне и прикладывала к рукам, к ногам, стараясь как можно дольше выдерживать боль. И, мучая себя, она просила Всевышнего не посылать к ней больше призрак Агнес, который каждую ночь являлся ей во сне.

Накануне Алейт увидела девушку в клубке извивающихся змей и проснулась, крича от ужаса. А еще прежде Агнес приснилась ей в роли черноволосой невесты, изображенной на картине «Сад земных наслаждений» рядом с евреем.

С тех пор как полотно вернулось к своему законному владельцу, оно тоже часто снилось Алейт, и сон был всякий раз один и тот же: голые фигуры начинали безумную пляску, а потом совокуплялись в безудержной оргии. Она просыпалась в поту, все еще видя перед собой непристойные образы, сердце сильно билось в груди, и ею овладевала странная тревога, мешавшая снова уснуть. И тогда Алейт вспоминала о Катарине, прекрасной и чувственной Катарине, которая жила в доме еврея, быть может, спала в его постели и так хорошо знала цену плотским наслаждениям. Отдавалась ли она и Йероену тоже? Этот вопрос мучил Алейт уже давно, и она не могла успокоиться при мысли о том, что не получит ответа.

Вернулась служанка и заверила ее, что печь погашена. Алейт выпроводила ее и стала готовиться к посещению мастерской. Йероен начал новую картину, и ей было любопытно посмотреть.

Она решила не брать с собой в те дни приболевшую госпожу ван Осс, в том числе и для того, чтобы не раздражать мужа. Он стал сторониться компаньонки как чумы. Собачку Марго Алейт тоже оставила дома и в новом платье из алого бархата, слишком элегантном для посещения мастерской, прошла через рыночную площадь.

В мастерской ее встретил самый талантливый ученик мужа, юноша из Гента, которого иной раз приглашали в дом. Но вскоре появился Йероен и проводил жену в свое ателье.

— Ну и?.. — спросила она, не видя картины на мольберте.

Муж нахмурился:

— Я все уничтожил. — И указал на холст в углу, покрытый побелкой, которую он использовал в качестве основы.