Алиби для красавицы - Наталья Александрова

«И на том спасибо!» – подумал профессор и облегченно задремал.

Ночь прошла спокойно, а утром он почувствовал себя лучше и вспомнил, что так и не сообщил Виктории имя странного лаборанта, которого подозревал в краже флюосцина. Доктор велел ему лежать несколько дней, порядки в реанимации были строгие, и хоть мобильник был почти под рукой, воспользоваться им у профессора не было ни малейшего шанса. Он лежал под капельницей, обреченно глядя в потолок, и злился на так не вовремя захромавший организм.

Во второй половине дня в реанимацию привезли двоих после аварии. А профессора Зайончковского перевели в палату, где разрешили садиться в кровати и двигать руками. К тому времени он вспомнил об ужасной смерти своей сотрудницы Марии Потаповны, что усугубило его решимость разобраться в деле с флюосцином. Он еще напряг память и сообразил, что записал координаты лаборанта по фамилии Рузаев на листочке, а листочек, чтобы не потерялся, положил в футляр для очков.

Профессор Зайончковский имел неплохое зрение, но читать и писать в силу возраста без очков уже не мог, поэтому всегда носил очки в кармане. Он еще раз представил себе картину: Тархун стоит, размахивая тощей папочкой, и вещает, оглядываясь на портрет Ленина, он записывает адрес, потом снимает очки, убирает их в футляр и туда же кладет листочек, чтобы поскорее уйти из отдела кадров от надоевшего до чертиков Тархуна.

Осторожно подняв левую руку, Раймонд Генрихович не глядя пошарил в тумбочке и к великой радости нашел свой очешник. Вот и бумажка с координатами Рузаева…

Открылась дверь, и сестричка внесла поднос с лекарствами.

– Сейчас померим температуру, примем лекарство, и до утра вас никто беспокоить не будет! – весело объявила она.

Девушка была молодая и хорошенькая. А может, так показалось профессору из-за того, что очень туго был затянут слишком коротенький белый халатик и слишком кокетливо топорщился на золотистых кудряшках белый колпачок. Профессор дождался своей порции лекарств и протянул ей листочек.

– Милая девушка, это очень и очень важно! Позвоните по этому телефону, – он взял у нее из кармашка шариковую ручку и записал телефон Виктории, – спросите профессора Викторию Львовну Залевскую и передайте ей вот эту информацию. Скажите, что по поручению профессора Зайончковского. Больше ничего можете не объяснять, она поймет. Позвоните?

– Конечно, позвоню, не волнуйтесь, – улыбнулась сестричка и выпорхнула из палаты.

«Как бы не забыла, – переживал профессор, – а то потом Виктория уйдет, и все до завтра отложится. Вроде славная девчонка, хорошенькие судьбой не обижены, так на людей свою ущербность не переносят. Хотя что это я? Красивые женщины-то как раз самые стервы и есть…»

Профессор удивился, что это он в свои годы вдруг задумался о женщинах. Перед смертью, что ли?

Надежда сидела в кабинете Виктории за ее письменным столом и от нечего делать точила карандаши. Викторию задержали в лаборатории – что-то там со срочной экспертизой, и теперь Надежда изнывала от нетерпения. Время – девять часов вечера, и мало того что муж придет раньше нее, так еще и ужина сегодня нет. Она покаянно подумала, так ли уж не прав ее муж, когда запрещает ей совать нос во всякие криминальные истории, а просит только, чтобы она была осторожна и не возвращалась домой в темноте.

«Но ведь это так скучно! – внезапно сказала она самой себе. – Ужасно скучно сидеть дома и заниматься домашним хозяйством. Дай мужу волю, так он и с работы меня заберет. А что? Денег платят мало… Но я же просто зачахну, и мозги совершенно заплесневеют, если я перестану их чем-нибудь занимать. Не решать же в самом деле кроссворды, как делает моя мать, чтобы раньше времени не впасть в маразм».

Безрадостные размышления Надежды были прерваны телефонным звонком.

– Простите, это профессор Залевская? – раздался неуверенный женский голос.

– Ее сейчас нет… Но если нужно что-то передать…

– Да-да, конечно, – оживилась девушка, – это говорят из больницы по просьбе профессора Зайончковского.

– Говорите, девушка, я записываю! – чуть не завопила от радости Надежда.

– Значит, лаборант Рузаев Юрий Викторович, Рябовское шоссе, дом тринадцать, квартира двадцать два… Это все, но вы передадите профессору Залевской? Я обещала…

– Не волнуйтесь, я обязательно все передам! Спасибо вам! – Надежда повесила трубку и закрутилась по кабинету.

Виктория была занята, да и зачем она нужна? То есть она нужна, и спасибо ей за то, что выяснила насчет флюосцина, но что теперь-то делать? Есть адрес того человека, допустим, по справке можно будет узнать его телефон. Позвонить и спросить: а не вы ли, случайно, украли из лаборатории профессора Зайончковского ампулу с флюосцином? И не вы ли подложили ее в цветок девушке-скрипачке? Идиотство какое-то…

Виктория, конечно, скажет, что нужно идти в полицию. Но в какую полицию? Куда конкретно, по какому адресу? В то районное отделение, которое расследует смерть малозаметной пожилой женщины Марии Потаповны? Но профессор Зайончковский болен, а они в этом деле посторонние, их и слушать там не будут. Или обращаться в районное отделение (другого района), из которого приходили в квартиру покойной соседки Зинаиды Павловны? И там рассказывать историю про цветок, приводя в свидетели саму Зинаиду, соседа Ивана Феоктистовича и привлекая Викторию в качестве эксперта? Не поверят, даже заслуги и титулы профессора Залевской не помогут. У них считается, что девушка умерла от естественных причин. Дело закрыто, а поскольку никто их не теребит, то и не станут они начинать расследование.

Либо же она, Надежда, должна пойти завтра к следователю Громовой и долго и нудно объяснять той все сначала, что называется, от печки. Вряд ли у Громовой достанет желания и времени выслушать такую невероятную историю, тем более что Надежда и сама еще не понимает, в чем же тут дело. На первый взгляд и связи-то никакой нет в этих смертях, только что девушки были знакомы и обе на скрипке играли. Нет, Громову надо бить неопровержимыми доказательствами, иначе только хуже сделаешь.

Таким образом, убедив себя, что совершенно необходимо разобраться в этом деле спокойно, не привлекая посторонних, Надежда Николаевна Лебедева спрятала листок с адресом Рузеева подальше в сумочку и тихонько выскользнула из кабинета своей подруги Виктории, тщательно прикрыв за собой дверь.

Скрипка звучала еле слышно, как будто теряющий силы женский голос тихо жаловался на свое одиночество. Он нажал кнопку, остановив запись: она не доставляла уже прежней радости, прежнего умиротворения. И боль, эта мучительная боль, стягивавшая железными обручами его череп, не проходила, а усиливалась от звуков музыки… Значит, он ошибался, эта музыка недостойна его преданности, его служения?

Он обхватил голову руками, стараясь унять боль или хотя бы не дать ей разорвать голову на куски, выплеснуться за пределы мозга…

Охваченный лихорадочным возбуждением, он взял заранее подготовленную сумку и выбежал на улицу, пошел быстрыми шагами все туда же – туда, куда гнала его боль, туда, куда звала его единственная цель… Он налетел на какого-то толстого старика, тот обернулся и долго кричал вслед злобные и бессмысленные слова, но это было несущественно, это не имело никакого значения. Важно было только одно: он наконец понял, что должен сделать, понял, что до сих пор неверно себя вел. Он был слишком деликатен. Сейчас он докажет, что он – настоящий мужчина… Ведь им всем, всем этим жалким и жадным самкам нужно одно: им нужно почувствовать сильную руку повелителя, властелина, хозяина…