Скупщик - Наталья Борисовна Милявская

будет никакого следующего года! — воскликнул экзальтированный писатель. — Мне тридцать пять, там возрастной ценз, и это была моя последняя попытка чего-то добиться. Я уже несколько лет пытаюсь засветиться в «Дебюте», а толку ноль! А другие литературные премии так и вовсе недосягаемы! Там же все куплено, все призы достаются своим людям! Вы вообще представляете, что такое литературное сообщество? Это узкий круг коррумпированных людей, ненавидящих друг друга и любое проявление таланта! Это взяточники, графоманы и бездари! Боже мой, а ведь мне в институте прочили такую карьеру! Я был звездой факультета! Знал бы я, что через пятнадцать лет докачусь до такого… — он пнул лежащую на полу автобиографию экс-жены олигарха.

— А чего вы не публикуетесь в интернете? — поинтересовался Илья. — Там же нет ни возрастных цензов, ни блата. Вы талантливы, вас полюбят читатели…

— А деньги? — спросил Федор ехидно.

— Какие деньги?

— Гонорар за творчество! Значит, продавец, или фитнес-инструктор, или, к примеру, учитель в школе должны получать деньги за свою работу. А мне вы предлагаете бесплатно издаваться в интернете! А жить мне на что? Продать почку? Писатель должен получать за свое творчество деньги! Вы же не ходите на концерт симфонической музыки на халяву?

— Я понял! — сказал Илья. — По-вашему, крыша — это единственный выход из положения.

Федор мрачно отвернулся.

— Он даже записку предсмертную накатал, смотри! — сказал Демон и, привстав со стола, вытащил из-под собственного зада конверт.

— Не трогайте, он запечатан! — воскликнул писатель.

Но Демон уже подцепил острым когтем край конверта и, надорвав его, извлек сложенный лист бумаги.

— Ага, — сказал Скупщик, пробежав по записке глазами. — Все ясно. В смерти моей прошу винить оргкомитет конкурса «Дебют» и лично Николая Закотанского, трижды отклонявшего мои рукописи. И все?

Федор пожал плечами.

— Я надеялся, хотя бы после этого меня напечатают… — сказал он.

— А! — догадался Илья. — Так это ваше «сброшусь с крыши» — обычный пиар?

— Что значит, обычный? — снова вскочил со своего творческого кресла писатель. — Обычный — это когда в какую-нибудь пиар-контору заносят несколько сотен тысяч долларов, и по всей Москве висят баннеры три на шесть: «Событие года! Книга, которую ждали! Матвей Пупкин, новый бестселлер», бла-бла-бла…

— А необычный — это когда голова всмятку на асфальте, — подытожил Демон.

— Зато об этом написали бы во всех газетах! — мстительно сказал Федор.

— Он хочет быть, как Хемингуэй, — объяснил Демон Илье. — Застрелился — вошел в историю. Или как Стефан Цвейг, да? Хлопнул яду — стал классиком.

— Он и без яда имел мировое признание, — сказал Федор.

— А у тебя нет ни того ни другого! — хохотнул Скупщик.

В дверь позвонили.

— Это пицца! — обрадовался Демон и повернулся к Илье. — Ты расплачивайся, а я пока опишу нашему Хемингуэю альтернативный вариант его истории!

Илья заплатил за пиццу, оставив курьеру щедрые чаевые, и вернулся в комнату. Демон к этому моменту, удобно устроившись на диване, привычно расписывал плюсы контракта с ним.

— …писать ты больше не сможешь! — объяснял Скупщик. — Даже про видеорегистраторы. Хотя… — Демон глянул на Илью, выудил из коробки, которую тот держал, кусок пиццы, вонзил в нее зубы. — Ммм… Пеперони! Про видеорегистраторы, возможно, и сможешь. Для этого талант не нужен.

Илья протянул мрачному писателю кусок пиццы и поставил коробку на пыльный стол. После обеда с Татьяной есть ему не хотелось.

— Но в обмен на талант ты сможешь получить все, о чем мечтаешь. Деньги, славу. Хочешь «Дебют»? Будет тебе «Дебют». Внесем изменения в устав конкурса, печатайся хоть до пятидесяти! Хочешь баннеры три на шесть, по всей Москве, с надписью: «“Мятежные дни”. Роман Федора Левковского. Книга, которую ждали» — пожалуйста! — заливался соловьем парень с татуировками. — Любые гонорары, любовь критиков, интервью… Хочешь — «Русский Букер», хочешь — место в Комитете по культуре. Все зависит от твоих амбиций.

— «Русский Букер»? — воскликнул Федор алчно, вцепившись в подлокотник.

— Но если вы продадите ему талант, ваша жизнь превратится в кусок унылого дерьма, — сказал весело Илья. Как он ни старался, так и не смог отыскать в своей душе хоть капельку сочувствия Левковскому, поэтому решил не церемониться. — Вы же властитель дум! А каково это — знать, что еще вчера ты мог одной строкой увлечь читателя в новый, прекрасный мир, а сегодня не придумаешь даже слогана для рекламы стирального порошка? Ваша жизнь — это ваше творчество. Продадите талант — чем будете жить? Читатель станет требовать все новые и новые книги… А критики мигом раскусят, что вы — творческий импотент!

Левковский задумчиво глянул на сидящего напротив него Скупщика, перевел взгляд на иронично улыбающегося Илью, прислонившегося к письменному столу. Посмотрел на кусок теста с сыром и колбасой в своей руке и вернул пиццу в коробку.

— И что вы предлагаете? — спросил он.

— Предлагаю сумму, достаточную для раскрутки вашего имени, связи в Министерстве печати и возможность не связываться с ним, — Илья ткнул в Демона, с аппетитом жующего пиццу. — Пятисот тысяч долларов вам хватит на первый тираж?

— А «Русский Букер»? — спросил Левковский.

— Этого я вам гарантировать не могу, — развел руками Илья. — У меня меньше полномочий, зато у вас не будет потом проблем с… сами понимаете кем, — он выразительно посмотрел на писателя.

— Ясно. С вами я — с деньгами и талантом, могу писать, но «Букер» и прочие премии вы мне не гарантируете, а с вами, — кивнул Федор Демону, — в полном шоколаде, но без таланта. И после смерти попаду в ад.

— Дался тебе этот