Казанова - Эндрю Миллер

— Музыканты, милорд?

В кабинете в сопровождении слуги бесшумно появились четыре человека. Каждый из них держал в одной руке инструмент и опирался другой на плечо идущего впереди. Конечно, догадался Казанова, какая же оргия без слепых музыкантов.

Женщины прибыли позднее. Возможно, они задержались на другой сатурналии и в другой таверне с другим молодым лордом и его приятелем-иностранцем. Они вошли, посмеиваясь и стряхивая с пальцев дрожащие капли дождя. Лорд Пемброк познакомил их с шевалье, и музыканты начали играть — их бесцветные глаза были полузакрыты, а на сморщенных лицах застыло скорбное и испуганное выражение, словно они ждали, что из темноты в любой момент высунется какая-то рука и ударит их.

Женщины пили. Лорд Пемброк пил. Шевалье улыбался им, как снисходительный священник, приглашенный на венчание, которого он в глубине души не одобрял. Одна из проституток, молоденькая нормандка Селеста, устроилась у него на коленях. От ее несвежего платья пахло театральным реквизитом. Он похлопал ее по руке, но когда она придвинулась и попыталась поцеловать его в щеку, осторожно отстранил девушку.

— Вам нездоровится, мсье?

Он пояснил ей, что ничего особенного с ним не случилось, так, небольшое недомогание, и слабость быстро пройдет. Ему не хотелось бы мешать их веселью. Лорд Пемброк и другие женщины принялись танцевать, на ходу снимая одежду. Его светлость позвал Казанову присоединиться к ним, но тот махнул рукой и уклончиво ответил:

— Я присоединюсь к вам чуть позже. Сейчас я еще не в себе.

Селеста скользнула рукой у него между ног, почувствовала равнодушие шевалье и удивилась.

— Не желаете, чтобы я расшевелила вашего мальчика, мсье? — осведомилась она, точно спросив у него название столицы Перу.

Он покачал головой. И убрал ее руку. Казанова и сам не мог себе поверить. Даже в припадке гнева или в глубокой меланхолии он всегда был способен воодушевиться и вкусить поставленное перед ним блюдо. Но теперь мечтал избавиться от Селесты, давившей на него своими телесами, и ему вполне хватало собственной тяжести.

— Я желал бы посмотреть, как ты танцуешь, — проговорил он.

Лорд Пемброк и девушки плясали нагишом нелепую джигу. Селеста тоже скинула платье и стала танцевать вместе с ними. Шевалье бросил взгляд на дверь, прикидывая, удастся ли ему незаметно скрыться и выбросить свинцовую дробь. Но где он ее оставит? Не покажется ли это странным? Не разгадают ли они сразу его тайну?

Он налил себе новый бокал шампанского и откинулся на скамье.

В камине горел огонь. Казанова зевнул. Какой спектакль устроили эти молодые люди. Неужели им так весело? Ему было трудно поверить, что они развлекаются от души. Интересно, о чем думают музыканты? Вдруг воображают, будто лишены красочного зрелища олимпийского буйства, прямиком с картин Фрагонара? Шевалье захотелось разъяснить слепым, что они ничего не потеряли: просто четыре потаскушки и развратный юнец резвятся в кабинете таверны, как дети-переростки, но без присущего детям достоинства.

Танцы сменились любовными играми. Казанова отдал должное профессиональной технике лорда Пемброка. Он следил за ним спокойно, без эмоций, как за партнером по карточному столу. Впечатление было не слишком сильным, однако он поднял бокал и ободряюще улыбнулся. После танцев от Селесты запахло еще резче, и она опять забралась к нему на колени. Похоже, ее изумило, что настроение шевалье осталось прежним.

Как бесконечно тянется это празднование! Он с облегчением вздохнул, когда молодой лорд стал одеваться. Лишь благодаря огромному усилию воли Казанова смог подняться со скамьи и достать монету из кармана. Он отдал ее Селесте.

— Вероятно, мсье обратится ко мне в следующий раз, когда у него разыграется аппетит, — предположила она.

— Несомненно, — отозвался шевалье, гадая, пройдет ли он несколько шагов или упадет на пол и потеряет сознание.

Они спустились к карете его светлости. Музыкантов вывели из таверны, точно узников. Когда экипаж добрался до Пэлл-Мэлл, улицы уже покрыла тяжелая, предсумеречная мгла.

— Я заеду за вами в восемь часов, Сейнгальт. Мы поужинаем в Рейнло. Мне не нравится, как вы выглядите. Совсем не нравится.

— Милорд, вряд ли вас устроит мое общество. Может быть, когда-нибудь… — Но у него не хватило духа возразить. — Хорошо, милорд. В восемь.

Sequere Deum[35]. Он побрел к дому, толкнул дверь каблуком и сбросил плащ, упавший на пол с громким стуком, или, вернее, плеском, потому что холл был покрыт водой как минимум на дюйм. Жарба, повар и миссис Фивер стояли на коленях в дальнем конце холла и орудовали метлами и ведрами. Казанова медленно опустился на колени, глядя в упор на озерца отраженного света свечей. Огоньки пульсировали и вспыхивали, как галактики неустойчивых планет. Он закрыл глаза. Сколько воды!.. От нее пахнет… От нее пахнет… Домом!

В восемь часов Казанова и Жарба уселись в экипаж лорда Пемброка. Дробь осталась лежать под кроватью в ожидании момента, когда шевалье освободится от своих светских обязательств и будет волен утопиться. Им удалось доехать лишь до конной переправы на Вайн-стрит. Дальше дороги стали непроходимыми и утонули в грязи. В некоторых лужах могла бы целиком сгинуть почтовая карета.

Фонарь кучера освещал путь, и они пешком двинулись к берегу. Дождь лил не переставая, мужчины пригнулись и опустили поля своих шляп, чтобы уберечь парики.

— Такого разлива реки я еще не видел, — заметил лорд Пемброк.

— А это опасно? — с надеждой осведомился шевалье.

— Что может быть безопаснее лодки во время половодья? — отозвался лорд, пытаясь закрепить и развернуть зонт Казановы.

Они заскользили по темной коже Темзы. Лодочник что-то негромко пробормотал, как будто жалуясь самому себе, крепко сжал весло и сосредоточенно осмотрелся по сторонам. Течение вынесло их на простор между Воксхоллом и Тотхиллом, они миновали водяные мельницы Баттерси и дамбы Челси. Лодка набрала скорость и плавно подплыла к причалу, где другие паромщики раскачивались в своих суденышках и ждали, когда отхлынет прибой. Лишь самые смелые решались пуститься в путь в такую пору. Шевалье выбрался из лодки, и когда он карабкался по склизким деревянным мосткам, ему почудилось мелодичное пение на родном языке. Неужели кто-то из лодочников запел арию из «Меропы» Джамелли? Нет, не может быть. Наверное, это шутят дождь и ветер. И всплески, завывания, звон капель, шипящие юбки ливня, взметнувшиеся, будто призраки или белые ладони ветра. Неудивительно, что он ослышался.

Вход в Рейнло стоил полкроны. Лорд Пемброк заплатил, и они сразу очутились в ротонде, восхитившись ее теплом и великолепием. С крыши на длинных цепях свисало тридцать канделябров, и под их золотым светом у центральной колонны столпилось не менее двухсот человек. Шлейфы женских платьев мели тусклый зеленый пол. В ротонде собралось изысканное общество, не чета завсегдатаям садов Воксхолла. Дельцы из «Миллион Бэнк», «Компании Южных Морей», «Левантинской компании», «Коуттс» и Королевской биржи в камзолах из черного бархата с уверенным видом дефилировали среди лондонской знати, будто баржи с углем между воздушными яхтами на регате. Многие лица были хорошо знакомы даже Казанове. Вот лорды, вот жены аристократов, вот куртизанки, а рядом с ними знаменитые художники. А кто это, разве не леди Стенхоп вместе с Каролиной Фицроу? И конечно, он узнал герцогиню Графтон, шептавшую что-то на ухо лорду Бристолю.