Мозг прирученный. Что делает нас людьми? - Брюс Гуд

Эта групповая ментальность в точности соответствует знаменитому высказыванию, сделанному после войны немецким пастором Мартином Нимёллером, который говорил именно об этом — о нежелании граждан Германии предотвратить жестокости и насилие.

«Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист.

Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ.

Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза.

А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто мог бы протестовать».

В других вариантах этого знаменитого высказывания фигурируют также католики и, конечно, евреи, ставшие мишенью того самого «окончательного решения». Туда же можно было бы добавить цыган, гомосексуалистов и умственно отсталых, которых большинство членов германского общества тоже считало недочеловеками и изгоями — ведь так проще было не обращать внимания на их страдания.

Конечно, обстоятельства, приведшие мир к холокосту, необычайно сложны, и действующих факторов здесь множество. Сегодня, оглядываясь назад, очень просто судить других, но легкость, с которой целый народ опустился до полного морального разложения или по крайней мере до нежелания помогать преследуемым, свидетельствует о могуществе группы. Вместо того чтобы объявлять целую нацию апатичной, антисемитской или даже перешедшей на сторону зла, разумнее поискать объяснения в том, как ведут себя люди, идентифицировавшие себя с группой и на этом основании считающие себя не такими, как все.

На самом деле ничего не изменилось, поскольку история повторяется с каждым возникающим в мире этническим конфликтом. Если взять встроенное в нас стремление быть членами племени и связанные с этим предубеждения, добавить сюда же харизматичных лидеров, вознамерившихся убедить группу в том, что у нее есть обоснованные претензии к какой-то другой группе, становится проще понять, как обычные люди без особых политических убеждений, совершенно не склонные к насилию, могли выступить против своих же соседей. В коллективе предубеждения воспринимаются всеми его членами автоматически, и это объясняет, как группа мирных во всех остальных отношениях граждан становится дикой беснующейся толпой, занятой поиском врагов государства. Так начинается охота на ведьм — тех, кого признают «чужими». Легкость, с которой мы принимаем ту или иную сторону, объясняет также, почему другие страны не спешат вмешиваться в чужие подобные конфликты, если их интересы не затронуты напрямую. Одно из самых тревожных свойств человеческой натуры — готовность обычных людей идти против тех, кого они считают инаковыми, непохожими на себя. Это особенно ярко проявляется, когда им кажется, что чужаки претендуют на те же ресурсы — а политические группы пользуются этой враждебностью для разжигания ненависти.

На первый взгляд эти примеры доказывают, что люди подобны баранам и готовы идти со стадом, даже если это означает вести себя аморально. Другое, более правдоподобное объяснение состоит в том, что человек всегда может интерпретировать собственное поведение не как дурное, а как полезное для группы. Даже в шокирующем эксперименте Милгрэма испытуемые с большей вероятностью выполняли инструкции, если им говорили, что это необходимо для успеха эксперимента, чем если им просто напоминали, что у них нет выбора. Зимбардо тоже заранее проинструктировал «охранников», как им следует себя вести в ходе эксперимента. Возможно, эти примеры сговорчивости и крайнего послушания говорят не столько о людях, которые слепо выполняли приказы, сколько о тех, кто убеждал окружающих в важности общего дела. Это вызывает размывание ответственности, когда человек больше не чувствует себя в ответе за свои действия. Британские социальные психологи Стив Рейчер и Элекс Хаслам, повторившие в 2002 г. исследование Зимбардо, писали: «Люди совершают страшные злодейства не потому, что не ведают, что творят, но потому, что уверены: они поступают правильно. Это возможно, поскольку они активно идентифицируют себя с группами, идеология которых оправдывает и одобряет подавление и уничтожение других людей».

Часто считают, что предубеждения, питающие групповые конфликты, мы усваиваем в процессе воспитания. Если вспомнить, что на протяжении большей части истории нашей цивилизации шли постоянные конфликты между группами с разной экономической, политической и религиозной идентичностью, возникает искушение решить, что предубеждения, сопровождающие эти конфликты, возникают в результате промывания мозгов. В конце концов, национальная идентичность, политические взгляды или религиозные верования — это продукты культуры, которые мы получаем от родителей и передаем детям. Кроме того, как замечено в предыдущей главе, мы склонны верить тому, что нам говорят. Ведь наверняка же мы учимся ненависти у окружающих. Однако если посмотреть на других общественных животных, то окажется, что предубеждения — не исключительно человеческое качество.

Моя коллега Лори Сантос из Йельского университета захотела выяснить, есть ли предубеждения у макак-резусов. Как почти все приматы, макаки живут довольно стабильными социальными иерархическими группами, в которых есть доминантные особи и семейные узы. Макаки, которых изучает Сантос, обитают на красивом карибском острове Кайо-Сантьяго — заповеднике для животных, которых ранее использовали в лабораториях США. Сегодня остров служит домом для примерно 1000 живущих на свободе макак, объединенных в шесть достаточно четко очерченных групп. Их социальная структура подробно описана, но Сантос и ее коллеги хотели знать, испытывают ли члены группы предубеждение по поводу нечленов этой группы или членов других групп.

Сначала они проверили, как отдельные макаки реагируют на статичные фотографии членов своей группы и посторонних макак. Если предлагался выбор, то обезьяны дольше смотрели на чужих особей, чем на членов своей группы. И дело не в том, что чужие обезьяны были им незнакомы: дольше смотрели также и на макаку, которая ранее была членом этой группы, но после перешла в другую. Самая вероятная причина повышенного внимания к чужим обезьянам такова: макаки были настороже и считали, что от них может исходить потенциальная опасность.

Но макаки не только дольше смотрели на чужих обезьян, чем на членов своей группы, они к тому же связывали их с неприятными переживаниями. При помощи хитрой методики измерения эмоциональной реакции каждой обезьяны на фото членов и нечленов группы исследователи обнаружили, что обезьяны чаще ассоциировали приятные картинки вкусных фруктов с фотографиями членов группы, а неприятные изображения пауков — с посторонними обезьянами. (Как и люди, обезьяны ненавидят пауков.) То есть макаки не только проявляют агрессивность по отношению к чужакам; те им еще и не нравятся.

Узнавать и признавать членов своей группы важно, но почему нам так приятно принадлежать к группе? Человек в процессе эволюции получил рациональность и логику, а с ними способность трезво оценить все выгоды жизни в группах в противоположность одинокой жизни. Но зачем нам испытывать по отношению к окружающим еще и эмоции? Чувства и эмоции — две стороны одной медали. Эмоции — это кратковременная внешняя реакция на событие, которую могут наблюдать все вокруг (к примеру, внезапный приступ гнева или смеха), но чувства — это внутренние долговременные переживания, не всегда предназначенные для окружающих. Мы вполне можем питать какие-то чувства, не проявляя их в виде эмоций. Чувства — элемент внутренней ментальной жизни человека. Без чувств мы не имели бы мотивации к действию. Чувства, которые мы получаем благодаря другим, — одна из мощнейших возможных мотиваций. Если бы не было чувств, незачем было бы по утрам вставать с постели. Даже чистая логика нуждается в чувствах. Когда мы решаем головоломку, нам недостаточно просто узнать ответ — желательно еще почувствовать удовлетворение от решенной задачи. Иначе зачем стараться?