Самоцветные горы - Мария Семенова

Кошелёк звякнул, шлёпнувшись на влажную землю возле ног Хономера.Не подлежало сомнению, что он до последнего грошика содержал всё выплаченноеВолку за время его недолгого наставничества. Волк был так же беспросветночестен, как и его предшественник.

– Я не буду отвечать на те чудовищные обвинения,которыми ты с такой лёгкостью засыпал меня, – сказал ему Хономер. –Нам, последователям Прославленных в трёх мирах, не привыкать к наветам иклевете. Я не буду выяснять, каким образом ты получил известия, о которыхтолько что рассуждал. Пусть всё это пребудет на твоей совести. И на совеститех, кого ты успел убедить…

Избранный Ученик хорошо знал силу собственного красноречия.Ему случалось уходить от смертельной опасности, не прибегая к иному оружию,кроме владения словом. Речи, подобные той, что он теперь начинал, бывало,превращали озлобленных врагов, явившихся за его головой… не то чтобы в друзей,но по крайней мере в надёжных помощников. Хономер подумал о том, что у него итеперь может что-нибудь получиться…

И остановился, внезапно осознав: ничего у него не получится.

Не сегодня. Не с этими людьми.

И не потому, что перед ним сидели какие-то особые люди илиВолк был так уж неуязвим для искусных доводов умословия<Умословие – логика.>. Всё было гораздо хуже и приземлённей.

Хономер вдруг понял, что происходившее на этом дворе, мокромот бесконечного алайдорского дождя, просто не имело никакого значения. Уйдётили останется Волк, уйдут или останутся уноты кан-киро – ему было всё равно.Вместо боевого задора, вместо огненного вихрения мыслей в его душе царилобезразличие. И опустошённость. Под стать мокрому серому небу и сгнившим образамБлизнецов.

И, не удостоив даже взглядом валявшийся на земле кошелёк,Хономер отвернулся прочь, бросив уже через плечо:

– Ступайте куда хотите. Я вас не держу. Небо плакалонад ним тихо и безутешно, как-то очень по-женски.

* * *

Полдень выдался таким, каким во второй половинетин-виленского лета вообще-то полагалось быть позднему вечеру. Туча,дотянувшаяся с гор, едва позволяла отличить день от ночи, однако процессия,показавшаяся на дороге в яблоневых садах, даже во влажном сумраке умудряласьвыглядеть праздничной и нарядной. Стражникам на башне сперва показалось даже,что к ним в гости пожаловал целиком весь город, включая не только детей, нодаже собак, с лаем мчавшихся по сторонам шествия. Тут и там мелькаликрасно-зелёные накидки приверженцев божественных Братьев, причём кое у когонадетые правильно, у иных же – шиворот-навыворот, то есть красной сторонойслева, что было, конечно же, ни в коем случае недопустимо, но в праздничнойсуматохе на это не обращали внимания, а и тот, кто обращал, – не в дракулез, а знай указывал пальцем да хохотал.

Близнецы учили не делать особых различий между племенами, инад шествием витали звуки песен, кажется, всех обитавших в Тин-Вилене народов.От местных шо-ситайнских до сегванских и вельхских. Странное дело, всё этоотнюдь не порождало несообразного и нестройного гвалта, но, напротив, сливалосьв некий торжественный и мощный устав.

Тервелг с отцом шли впереди всех и на руках несли образа,завёрнутые в чистую, новенькую, нарочно вытканную холстину. Не от дождя! –дождь, равно как солнце и снег, маронговому лаку был нипочём, – но по тойже причине, по которой правителю всюду стелют под ноги ковёр и даже под сводамитронного чертога водружают над головой балдахин. Всё это ради того, чтобы нерассеялась, не смешалась со стихиями драгоценная благая сила вождя, а с неюсчастье народа. Вот и образа до поры до времени, до прибытия в храм, укрывалисьот земли и от неба и в особенности от людских глаз.

Следом за двоими резчиками важно выступали уличанскиестаросты Тин-Вилены. От Горбатой улицы, от Железного ручья, от Маячной дороги идаже от Селёдочного тупика. Все разодетые, точно на свадьбу, при посохах дляважности.

Хономер с непокрытой головой вышел навстречу. Когда шествиеприблизилось и остановилось, а народ перестал плясать и сгрудился вокруг,Избранный Ученик опустился на колени. Он поцеловал сперва дорогу, по которойприпожаловала новая святыня, потом коснулся губами краешка полотна. Жрецы воглаве с Орглисом, выстроившиеся полукругом у него за спиной, негромко запели.Сияющий и зрячий Тервелг переместил руки, высвобождая полотно, и домотканаяпелена сползла, являя взорам то, что до сих пор скрывала.

С небес, вроде бы совершенно не грозовых, ударила неслышимаямолния, и Хономер утратил способность осознавать окружающий мир. Боги-Близнецысмотрели на него с деревянного, искусно вырезанного щита, и не подлежалосомнению, что это были именно Они, Близнецы. Как и то, что резцом юного мастераводило чудесное вдохновение свыше. Но вот лики были такие, каких Хономер за всёвремя своего служения ни разу ещё не видал. Старший оказался суровым ибородатым, с пристальным взглядом неулыбчивых глаз, и волосы у него былипочему-то заплетены в две косы на висках, а лицо, неизменно и обязательноизображаемое юношески чистым, было попятнано на левой щеке то ли прожилкойдревесины, то ли слегка намеченным шрамом, и длинный клинок, всегда носимый упояса, висел за плечом и тоже казался очень знакомым, и… что там за резковатаялиния пролегла в прядях волос, уж не тень ли маленького крыла?..

А Младший, кудрявый, в лёгкой аррантской рубашке ипросторном плаще, свободной рукой бережно прижимал к груди несколько свитков икниг. То ли спасал их откуда-то и от кого-то, то ли радостно нёс показатьлюдям, то ли готовился вписать на чистые листы только что почерпнутуюпремудрость… Резные лики, опять-таки против всякого обыкновения, не былиобременены ни малейшим намёком на сходство. Но некоторым образом это всё равнобыли братья. И более того – близнецы. С первого взгляда свидетельствовала обэтом зримая Правда превыше всякой внешней похожести… И они протягивали Хономерухрустальную чашу, исполненную в виде двух сложенных вместе ладоней. Влага дляомовения и очищения? Горсть воды – припасть жаждущими губами?.. Слёзы онесовершенстве этого мира, к которым он мог добавить свои?..

А ладони, составлявшие чашу, благодаря мастерству резчикаещё и принадлежали женщине, стоявшей за Братьями. Женщина обнимала и заключалаИх в себя так, как материнское сердце сквозь годы обнимает и хранит выросшихсыновей. Никто ещё не дерзал изобразить рядом с Близнецами Их Мать… Она тожесмотрела на Избранного Ученика, и в её глазах ему немедленно померещиласьукоризна.

“Ты провинился, Хономер…”

И, уж конечно, совсем не случайно за спинами всех троихвысился одетый снегами гигант – Харан Киир, прозванный Престолом Небес, а всёвместе было обрамлено зыбкими очертаниями совсем уже запредельной инепостижимой фигуры, коею мог быть единственно сам Предвечный и Нерождённый. Емутоже до сих пор никто не пытался придать видимый облик. Но было очевидно –начни исправлять, приводить в соответствие с прежними установлениями, уберихоть что-нибудь – и от явственного дыхания чуда не останется и следа. Исделается окончательно ясно, что не образа были неправильными и не их нужнобыло менять… И ещё. Доколе со Старшим Младший брат разлучён, в пустых небесахпорожним пребудет трон. Слова древнего пророчества Хономер помнил с самогодетства. Так вот: Тервелг не позаботился украсить свою работу буквенной вязью.Что это – непростительная забывчивость?.. Ещё одно отступление отустановлений?.. Но, если верить созданным им образам, небеса и небесный престолс некоторых пор отнюдь не пустовали, а значит, настало время новых пророчеств…