Оживший - Александр Шувалов

— Это точно, — поддакнул Сергей, начиная понимать, куда клонит не до конца протрезвевший Котов.

— Принуждение, сам понимаешь, тоже отпадает. Короче, куда ни кинь, везде грабли. А работать-то надо, отчизна подвига требует, иначе, говорит, назад в Союз выгоню, коммунизм строить.

— А не хотелось.

— Не хотелось, — подтвердил Саня. — Лохами выглядеть не хотелось. Особенно по сравнению с другими. Вон у штатников полные карманы инвалюты, так они, если надо было, чиновников целыми министерствами скупали. Во главе с министрами. А мы?

— А что вы?

— А мы получали ту же информацию, но… — он протяжно зевнул.

— Может, кофе?

— Глядеть на него не могу. Я, если хочешь знать, заявился в контору в половине четвертого. Пару часов поспал, потом съел полтора литра этого самого кофе и за работу.

— Извини.

— Ничего. Так вот, мы добывали ту же информацию на основе внезапно возникшей между собутыльниками взаимной симпатии в процессе распития алкогольных напитков в особо крупных размерах. На пьянку выделенных денег худо-бедно хватало, а в желающих на халяву нажраться недостатка не было. Любят они это дело, спасу нет.

— С кем вчера пил?

— С очень хорошим человеком. Он раньше шестерил на одного из наших генералов, так тот его мало того что с повышением кинул, так еще и долю зажал. Вот парень и обиделся. Когда по литру вискаря освоили, начал плакаться, ну а я не мешал.

— Подливал и поддакивал?

— Как учили в автошколе. Потом отвез его домой и сразу сюда. Как проснулся, сразу же проверил, что он там наболтал.

— В цвет?

— Очень. — Котов достал из кармана таблетку, проглотил и запил водичкой из кулера. — Для такого дела даже печень не жалко, хотя, нет, все-таки жалко. У меня один товарищ трудился в нашей резидентуре в одной очень пьяной стране. Когда печенка перестала помещаться в организме, пришел к шефу и попросил вернуть его в Союз, дескать, не могу больше пить, цирроз на подходе.

— И как?

— Да никак. Резидент сам был с громадного будулая. «Вы, — говорит, — коммунист или где? Идите и работайте». Вот парню и пришлось завалить вербовку.

— Вернули?

— Вернули. Назад ехал радостный, все собирался протрезветь на Родине. У нас как раз тогда борьбу с пьянкой начали.

— Протрезвел?

— Хрен. Глянул на обновленное отечество со всей этой перестройкой, махнул рукой и за месяц спился.

— Понятно. Может, домой пойдешь, а то видок у тебя…

— Не время и не место, батенька, Родина в опасности. Мне вчера вечерком Тищенко позвонил. У Игоря очень скоро могут начаться проблемы.

— Что такое?

— Его дело поручили важняку по фамилии Сотник. Такой милейший человек с погонялом Дровосек.

— Лес рубит, щепки летят?

— Колет всех подряд… Если такой спросит, который час, отвечать без адвоката не рекомендуется. Да и с адвокатом — тоже. Говорят, один из самых толковых, если не самый.

— А кто сейчас с Игорем работает?

— Статисты. Один орет и пугает, потом второй жалеет и болтает за жизнь. Оба бегают к шефу с докладами. Я серьезно говорю, когда он начнет работать, нашему парню мало не покажется.

— Когда начнет?

— Буквально на днях. Так что надо торопиться. Сегодня Тищенко подъедет к Игорю, кое-что посоветует, но, один черт, долго ему против этого умника не продержаться.

— Значит, будем стараться. Вам с Олегом долго еще возиться?

— С сегодняшнего дня у нас с ним объявляется казарменное положение, так что, думаю, к послезавтра закончим. Бацунин вернулся?

— Вчера прилетел. Примет меня в половине третьего.

— Отлично, как вернешься, тоже впрягайся.

— Что делать-то?

— Как что? К обеду Квадратов должен дописать третью статью, будешь переводить на английский и французский. Ты же у нас переводчик.

— Как у него получилось?

— Лучше, чем стихи.

— Ну, тогда слушаюсь и повинуюсь, — хмыкнул Волков. — Может, еще и на китайский?

— А вот это лишнее.

* * *

— Да, попал ты, тезка… — мой новый следователь, Игорь Владимирович, скорбно покачал седой головой.

Так получилось, что мы с ним тезки, хотя, думаю, что если бы я был Хабибулой, его родители за двадцать лет до моего появления на свет наверняка назвали бы сыночка точно так же. Симпатичный, душевный, очень обаятельный мужик. С таким хорошо пить пиво или просто трепаться за жизнь.

— Раньше не привлекался?

— Ни разу.

— Покурим? — и протянул пачку синего «Русского стиля».

— Спасибо. — И мы патриотически задымили.

— Я ведь не первый год замужем, сразу вижу, кто есть кто. Ты же не враг, Игорь.

— Не враг, — согласился я.

— Вот, а статей тебе светит куча, и все серьезные. Такие в прежнее время называли расстрельными. Помню, был у меня случай в позапрошлом году… — И я принялся слушать, что там у него такого было.

А ведь когда-то мне во всех подробностях рассказывали, что вытворяют спецорганы с попавшимися к ним людьми моей профессии и как себя следует вести в зависимости от точки на глобусе, где сподобился спалиться.

— Только не вздумайте изображать героя, — говоривший это провел пять лет в сальвадорской тюрьме. — Там этого не любят. Начнут бить, плачьте, визжите, унижайтесь. Если получится, постарайтесь обделаться.

— А у вас получилось? — полюбопытствовал кто-то из нас.

— Нечем было, — огорченно признался тот, — а то бы непременно… — Все пять лет он, вызывавший брезгливость у тюремщиков и зэков, самый зачуханный арестант, ждал своего шанса. Когда представился, утек, как вода между пальцами, по ходу дела успокоив наглухо троих охранников.

— Как можно больше врите, — говорил другой, — пусть проверяют. И побольше рассказов о том, как вас избивал отчим или насиловала мачеха. При этом старайтесь улыбаться сквозь слезы.

— Остается только терпеть, — говаривал третий. Совсем еще молодой мужик, он с трудом передвигался, грузно опираясь на трость. А еще у него тряслась голова.

— Почаще теряйте сознание, — советовал еще один с большущей вмятиной на черепе. Его пытали электричеством. — Сейчас расскажу, как это делается.

Все они, при столь разнообразном специфическом опыте, сходились во мнениях на том, что наиболее рациональной линией поведения на допросе, является отсутствие на нем. То есть рекомендовали по возможности не попадаться. И еще все до одного настоятельно советовали опасаться не жестких следователей, а умных.