Придворный - Бальдассаре Кастильоне

А вот выдумки в другом роде. Например, наш граф Лудовико так объяснял причину моего упрека одной даме за то, что она использовала притирания, от чего ее лицо сильнейшим образом блестело. Граф сказал, что «в этом лице, мол, когда оно подкрашено, я вижу себя, как в зеркале, и просто стесняюсь своей дурной внешности».

В таком же роде был ответ мессера Камилло Палеотто мессеру Антонио Поркаро{253}, когда тот рассказал об одном приятеле, который на исповеди говорил священнику, с каким удовольствием соблюдает посты, как усердно ходит на мессы и прочие службы и делает все добрые дела на свете, и в конце добавил: «Он расхваливает себя там, где подобало бы себя обвинять». Мессер Камилло ответил: «Наоборот, он исповедуется во всех этих делах, ибо полагает, что делать их большой грех».

А помните, как хорошо сказал недавно синьор префект, когда Джован Томмазо Галеотто удивлялся, что один человек не соглашался продать ему коня меньше чем за двести дукатов?{254} Джован Томмазо твердил, что-де конь не стоит и кватрино{255} и, кроме прочих недостатков, до того боится любого оружия, что бежит от одного его вида. Синьор префект сказал тогда, намекая на трусость Джован Томмазо: «Если конь так прытко бежит от оружия, удивляюсь, что продавец не запросил с тебя тысячу».

LXIII

А еще иногда слово говорится не с той целью, с которой используется обычно. Как, например, когда синьору герцогу предстояло переправляться через очень быструю реку, и он сказал стоявшему рядом трубачу: «Проходи», – тот обернулся к герцогу и, сняв шапку, почтительно сказал: «Только после вашей светлости»{256}.

Есть еще недурной способ острить: когда человек будто бы берет слова, но не смысл высказывания собеседника. Как, например, в этом году в Риме один немец, встретив как-то вечером нашего мессера Филиппо Бероальдо, учеником которого он был, сказал: «Domine magister, Deus det vobis bonum sero» – и Бероальдо тут же отвечал: «Tibi malum cito»{257}.

Однажды за столом у Великого Капитана Диего де Киньонес сказал другому испанцу, громко потребовавшему «Vino!»: «Y no lo conocistes», чтобы уязвить его как выкреста{258}.

Мессер Джакомо Садолето{259} сказал Бероальдо, всячески порывавшемуся уехать из Рима в Болонью: «Что за причина принуждает вас так скоро покинуть Рим, где столько удовольствий, и уйти в Болонью, охваченную беспорядками?» Бероальдо начал отвечать: «Мне необходимо уйти в Болонью по трем соображениям…(tre conti)» – и уже поднял три пальца левой руки, чтобы перечислить причины своего ухода, но мессер Джакомо прервал его: «Вот они, эти три графа (tre conti), ради которых вы уходите в Болонью: первый – граф Лудовико да Сан Бонифачо, второй – граф Эрколе Рангоне, третий – граф Пеполи!» И все рассмеялись, ибо все эти три графа были ученики Бероальдо, красивые собой юноши и все учились в Болонье{260}. Изречениям в таком роде очень смеются, потому что они несут ответы, отнюдь не похожие на то, что человек ожидает услышать, и, в силу нашей природы, нам кажется при этом забавной сама наша ошибка: мы смеемся, видя, что обманулись в ожиданиях.

LXIV

Но приемы и фигуры речи, имеющие изящество в серьезных беседах, почти всегда подходят и для острот и шуток. Вы знаете, что противоположные по смыслу слова дают немалое украшение, когда одна контрастная клаузула противопоставляется другой. Тот же самый прием бывает очень хорош и в острословии.

Так, один алчный ростовщик упрекнул одного генуэзца, весьма расточительного в своих тратах: «Когда ты перестанешь разбрасываться своим добром?» Тот ответил: «Когда ты перестанешь грабить чужое». И поскольку, как я уже говорил, откуда извлекаются язвительные остроты, оттуда же берутся и серьезные слова для похвалы, то весьма изящным и тонким способом и для одного, и для другого служит, когда один собеседник, подтверждая слова другого, интерпретирует их как-то иначе.