Придворный - Бальдассаре Кастильоне

Почти в том же роде, но чуть смешнее, сказанное архиепископом Флоренции кардиналу Алессандрийскому{272}: что у людей нет ничего, кроме их имущества, тела и души; но их имущество приводят в беспорядок юристы, тело – врачи, а душу – богословы.

Джулиано Маньифико откликнулся на последнюю фразу:

– Нечто похожее сказал Николетто{273}: «Едва ли найдешь юриста, что сам судится, врача, что пьет лекарства, и богослова, который живет как добрый христианин».

LXVII

Мессер Бернардо, улыбнувшись, продолжал:

– Примеров в таком роде, высказанных государями и весьма значительными людьми, бесчисленное множество. Но часто смешными бывают и сравнения, вроде того, как наш Пистойя писал к Серафино{274}: «Пришли мне обратно тот большой чемодан, что похож на тебя»; ведь, если помните, Серафино действительно чем-то очень напоминал чемодан. Некоторым кажется забавным сравнивать мужчин и женщин с лошадьми, собаками, птицами, а то и с сундуками, скамьями, каретами, подсвечниками; подчас это выходит остроумно, а иногда – абсолютно пресно. Так что и в сравнениях надо сообразовываться с местом, временем, лицом и всем остальным, о чем мы уже не раз говорили.

– Забавное сравнение, – сказал синьор Гаспаро Паллавичино, – сделал наш синьор Джованни Гонзага, сравнив своего сына Алессандро с Александром Великим{275}.

– Я об этом ничего не слышал, – ответил мессер Бернардо.

– Играл однажды синьор Джованни в три кости и, как обычно, проиграл много дукатов, но все-таки не сдавался. А синьор Алессандро, его сынок, который хоть и совсем еще мальчик, но играет не менее азартно, чем отец, внимательно следил за ним с ужасно огорченным видом. Граф Пьянелла{276}, со многими другими благородными людьми присутствовавший при этом, сказал: «Глядите-ка, государь, как огорчен синьор Алессандро вашим проигрышем, но мучительно ждет, что вы хоть раз выиграете и ему от этого что-нибудь перепадет. Уж вы утешьте его; пока не спустили все, дайте ему хоть один дукат, пускай и он пойдет поиграть с товарищами». Синьор Джованни отозвался на это: «Вы ошибаетесь; Алессандро о таких пустяках не думает. Но, как пишут, Александр Великий, еще будучи мальчиком, расплакался, услышав, что его отец Филипп выиграл большое сражение и овладел неким царством, – а когда его спросили, почему плачет, ответил: „Отец завоевал столько стран, что, боюсь, на мою долю уже не останется, что завоевывать“{277}. Вот и мой сын печалится чуть не до слез, видя, как проигрывает отец. Боится, я проиграю столько, что ничего не оставлю ему для проигрыша».

LXVIII

Слушатели посмеялись, а мессер Бернардо продолжал:

– Также надо избегать в острословии какого-либо неблагочестия, ибо, начав с этого, переходят к богохульным насмешкам, измышляя все новые, будто ищут славы в том, что заслуживает не только порицания, но тяжелой кары. Это мерзко; и любителей показать свое остроумие через непочтение к Богу любой благородный человек должен изгонять из своего круга общения. Равно как тех, чьи речи полны бесстыдства и грязи, тех, которые, не стыдясь присутствия женщин, кажется, находят себе утеху, вводя их в краску стыда, и только для этого и подыскивают остроты и шутки.

Так, в этом году в Ферраре на одном пиршестве в присутствии многих дам оказались флорентиец и сиенец. А как вы знаете, флорентийцы и сиенцы обычно между собой враждуют. И сиенец, желая поддеть флорентийца, сказал: «Мы поженили императора на Сиене, а Флоренцию дали ему в приданое», – потому что тогда шла молва, будто сиенцы дали какую-то сумму денег императору и он взял Сиену под свое покровительство. Флорентиец немедля ответил: «Вот на Сиене первой и устроим хорошую скачку (он выразился на французский лад, но слово употребил итальянское), а о приданом потом на досуге поспорим». Как видите, сказано было весьма находчиво, но в присутствии женщин прозвучало сально и непристойно{278}.

LXIX

– Да женщины только и рады об этом послушать, – рассмеялся синьор Гаспаро Паллавичино. – А вы хотите отнять у них такое удовольствие! Лично я чаще краснею от слов, какие подчас отпускают женщины, чем от тех, что говорят мужчины.

– Я не о тех женщинах говорю, – сказал мессер Бернардо, – но о добропорядочных, которые достойны уважения и чести со стороны любого благородного человека.

– Хорошо бы вывести точное правило, как распознавать их, – отозвался синьор Гаспаро, – потому что те, которые наружно кажутся лучшими, на деле отнюдь не таковы.