Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

Это был не простой, а позолоченный и изукрашенный резьбой необъятный стенной шкаф, служивший хранилищем одежды. Мой жалкий гардероб занимал меньше половины его обширных недр. Дверь шкафа, инкрустированная пластинами сандалового дерева, как и вся мебель в комнате, была старинной, красивой и, вероятно, очень ценной. Я со знанием дела осмотрела инкрустации, пожалев, что не являюсь в средневековом исламском искусстве тем экспертом, за которого себя выдавала. Как и ортодоксальный иудаизм, ислам запрещает изображать человеческие фигуры в произведениях искусства. Орнамент на дверях воспроизводил цветы и куфические письмена. Узор на витиеватой позолоченной решетке был вырезан так умело, что отверстия в ней составляли детали единого рисунка. К тому же решетка занимала всю верхнюю часть двери, что было очень разумно: в жарком климате это создавало столь нужную циркуляцию воздуха между вещами, висящими внутри.

В отличие от комнаты примыкавшая к ней ванная была абсолютно современной. В ней имелся даже встроенный фен, за который я мысленно особо поблагодарила Лэрри, когда пыталась привести в порядок свои непослушные мокрые волосы. Я, конечно, сделала глупость, отрастив их: они у меня густые и тяжелые, и сушить их приходится целую вечность. Я пообещала себе подстричься, как только вернусь домой.

Семейный ужин с хозяином был назначен на пятнадцать минут восьмого. Прием начинался в девять. Понимая, что буду выглядеть, мягко выражаясь, экстравагантно, я все же могла надеть лишь свое старое доброе обтягивающее черное платье для коктейля и как раз натягивала его, когда Шмидт забарабанил в дверь.

Он пришел на десять минут раньше. Я толкнула дверь затянутой в чулок ногой, дверь распахнулась. Шмидт был разочарован: он всегда старается застать меня неглиже.

— Вы уже готовы, — печально сказал он.

— Ни чуточки. Садитесь, Шмидт. Я буду причесываться.

— Но ваши волосы так мило падают на плечи, оставьте так.

— Они лезут мне в рот, когда я ем.

В белом фраке и белом галстуке Шмидт выглядел, как пухленький пингвинчик. Подойдя к зеркалу, он стал перекалывать булавку, поправляя галстук и ленту, по диагонали пересекавшую его грудь. Лента была пурпурной. Мы вместе ее покупали. Счастье, что мне удалось отговорить его от покупки медали, которую он собирался приколоть к ленте.

Я увешала себя фальшивыми драгоценностями, включая медальон, но исключая эмалевую розочку. Медальон никогда еще не выглядел так безвкусно. Увидев это, Шмидт открыл было рот, но решил воздержаться от комментариев. Он много раз делал попытки купить мне ювелирные украшения и, надо признать, в этой области, как и во всем, что касается искусства, обладал отменным вкусом. Кроме того, у него больше денег, чем он может истратить, как бы ни изощрялся. Почему в таком случае я не принимала его даров? Не потому, что подозревала его в каком-то тайном умысле — Шмидт любит меня как дочь и друга. Просто не хотела, чтобы наша дружба была омрачена дорогими и односторонними отношениями.

Порой я бываю страшной дурой.

Возле лестницы Шмидт предложил мне руку, и мы стали спускаться по ней с неторопливым достоинством. Уверена, мысленно он видел нас не как толстого коротышку и долговязую неуклюжую тетку, а как короля Рудольфа и принцессу Флавию, спускающихся в бальную залу меж двух рядов куртуазных придворных. Во внезапном порыве нежности я сжала его руку. Он ответил таким же пожатием, но не взглянул на меня. Он улыбался с царственной снисходительностью и вышагивал в такт, видимо, звучавшему у него в голове королевскому гимну Руритании.

Не могу сказать, что дружеский ужин доставил мне большое удовольствие. Уитбред и Шредер отсутствовали. Я решила, что они заняты последними приготовлениями к приему. Шмидт все свое внимание сосредоточил на Мэри, чьи тонкие руки и ключицы не скрывало платье из голубого шифона с глубоким декольте. Это платье вполне можно было бы покрыть изображениями долларовых купюр, что соответствовало бы его стоимости. На ней был сет, состоявший из серег, колье и браслета, — сапфиры с бриллиантами. Тяжелый браслет отягощал тонкое запястье.

На этот раз Джон говорил очень мало. Он выглядел озабоченным; пару раз Мэри пришлось повторять вопрос или замечание, чтобы оно до него дошло.

Наконец Лэрри взглянул на часы:

— Пора идти. Скоро начнут съезжаться гости.

Парадный зал занимал пол-этажа. У меня нет слов, чтобы описать его. (Слов не хватает, видимо, потому, что не хватает знаний по исламской архитектуре.) Внешняя стена, обращенная в сад, представляла собой великолепное сооружение из витражей и замысловато вырезанных деревянных панелей. Арки и колонны, обрамлявшие окна, были облицованы старинными сине-зелеными и коралловыми изразцами.

Предметы искусства, расположенные в нишах двух внутренних стен, имели не исламское, а древнеегипетское происхождение — голова фараона в двойной короне в натуральную величину, сделанная из песчаника, маленькая раскрашенная статуэтка стройной девочки, несущей на голове корзину, деревянная панель от косметической шкатулки с изображением ибиса, припавшего к земле, распластавшегося, или как там это у них, у ибисов, называется. Для человека со вкусом и деньгами Лэрри коллекция казалась скромной. Все это были хорошие вещи, но ни одну из них я не назвала бы выдающейся.

Впрочем, я не успела рассмотреть их в подробностях: Лэрри потащил меня к дверям, где следующие полчаса мне предстояло рядом с ним приветствовать прибывающих гостей. Наверняка это было кульминацией моей светской карьеры. Пожимая руку министру внутренних дел или позволяя главе Египетского департамента древностей поцеловать кончики моих пальцев, я не переставала повторять про себя: ах, если бы все это видела моя мама! Даже лучшие из нас, к коим я себя причисляю, подвержены снобизму.

Наши спутники приехали в числе последних. Сьюзи сверкнула на Лэрри своими ослепительными зубами, а меня заключила в объятия. На моей груди остались следы от ее бриллиантов. Лэрри подвел ее к министру чего-то. Я поприветствовала Свита и его молчаливого компаньона, заметила, что Луизины покрывала несколько опали, и продолжила пожимать руки остальным. Среди них был и Фей-сал, совершенно неотразимый в черном смокинге и темном галстуке. Он поцеловал мне руку и подмигнул.

— Ну все, — сказал Лэрри, когда прошел последний из гостей. — Пойдите выпейте шампанского, вы заслужили.

Почти в тот же миг его захватил какой-то сановник, и я ретировалась в относительно тихий уголок. Потягивая шампанское — с осторожностью, поскольку оно действует на меня пагубно, — я осматривала зал. Наши столпились вместе, кроме Сьюзи, которая уже подцепила себе генерала. А может быть, полковника, я не разбираюсь в знаках различия. У него на груди красовалось несколько акров орденских ленточек, и казалось, что он так же очарован Сьюзен, как она им. Заметила я и Эда, занявшего стратегическую позицию у окон, выходящих на лужайку: он неотступно следил за толпой гостей. Его смокинг был сшит у хорошего портного, но в нескольких местах под ним что-то топорщилось. Поначалу я не нашла Шмидта, но потом увидела, что он направляется ко мне в сопровождении молодого человека с широким, открытым лицом, которое вызвало во мне внезапный приступ ностальгии. В моем родном городке полно таких лиц. Должно быть, этот человек из Миннесоты.