Смерть у стеклянной струи - Ирина Потанина

Разговоры, танцы, застолье… Получалось что-то вроде мини-салона, и Гале это очень нравилось. Среди гостей Морской, какие бы неприятности над ним ни висели, всегда держался импозантным удальцом, и эта версия себя была ему по нраву и неизменно повышала настроение. Вживаясь в роль сначала из вежливости и гостеприимства, он всякий раз потом таким и оставался: горящим, понимающим в этой жизни главное и наслаждающимся красотой сюжета. Таким, каким Галочка его, собственно, и любила.

— Не стоит, Людочка! Спасибо, но мы сами! — Вернувшись в квартиру, Галина смутилась, обнаружив, что соседка кинулась помогать маме Ильиничне мыть посуду. — Вам есть где наводить порядок! А тебе, мама, уже время отдыхать: ранний подъем никто не отменял. А с посудой Володя мне поможет, как всегда. Вы не волнуйтесь.

По тому, как муж молча, без игры в сокрушенное закатывание глаз к потолку, подошел к тазу с нагретой водой, Галочка поняла, что терапия не помогла.

— Послушай, — сказала она, когда мама Ильинична и Людмила разошлись по своим комнатам, — ты или грусти так, чтобы я не замечала, или все же расскажи, что случилось. Я понимаю, что ты не хочешь меня огорчать, поэтому молчишь, но я расстраиваюсь еще больше, когда додумываю поводы для твоего отвратительного настроения. Фантазия у меня богатая, ты же знаешь…

Морской отвлекся от посуды и умоляюще посмотрел на жену. Но вместо написанного во взгляде «не расспрашивай, пожалуйста», сказал:

— Вот не зря говорят, что в браке женщина или мудрая, или счастливая. Не была бы ты у меня такой наблюдательной, не переживала бы.

— Тот Владимир Морской, которого я знаю, сказал бы просто «познание умножает скорбь», — Галочка немного обиделась. — А не эту пошлость про брак и женщин. И не смешно, и, в общем-то, неправда. И я, как мудрая счастливая замужняя, имею право тебе это говорить.

— Ты, душечка, на все имеешь право, — мягко сказал он. — Спасибо за «счастливую». Мне это очень важно.

— Тебе спасибо, — огрызнулась Галя.

Они стояли бок о бок, синхронно возились с посудой, обменивались добрыми репликами, но напряжение все же не спадало.

— Ты расстроился из-за известия про обыск у Григория в студии? — Галочка решила поиграть в «угадайку». — Что значит «не особо»? Ну и что, что ожидал. Я тоже ожидала, но тревожусь. Во-первых, Гельф все-таки твой добрый знакомый, во-вторых, уж очень у вас с ним в судьбах все перекликается…

— Перекликается, — со вздохом согласился Морской. — Но не переживай, я думаю, что это просто запоздалые отголоски событий годичной давности. У нас сейчас все хорошо, потому что все худшее уже случилось.

— А если нет? — Обычно они старались о таком не говорить, но сейчас тема показалась Галочке уместной. Успокаивая ее, Морской наверняка придумает сто тысяч аргументов, поверит в них и успокоится сам. — А если все по новой и с усугублением?

— Ну, значит, так тому и быть. — Голос его звучал уверенно и спокойно. — Нам это не подвластно, значит, не будем страдать раньше времени. Мой прошлогодний опыт показал, что все это — как стихийное бедствие или природное явление. Где рванет — не предугадаешь. Где соломку ни стели, все равно гвозди найдутся. Ну, хочешь, — тут он прекратил сверлить глазами тарелки и тепло глянул на Галочку, — оторву рукав от пиджака и сразу дам тебе на хранение?

Вспомнив бедняжку Дору, которая до сих пор хранила в личных вещах рукав от пиджака арестованного и расстрелянного мужа, Галочка содрогнулась, но быстро взяла себя в руки. Черный юмор — тоже лекарство.

— Нет уж, увольте, — ответила она и припомнила, как после ареста Якова Двойра долго еще ожидала, что теперь придут за остальными взрослыми семьи, и потому всегда держала в прихожей чемодан с вещами «для тюрьмы» и привязанными к нему веревкой валенками. При этом еще и постоянно готовила впрок, чтобы, если Леночка останется в доме одна, ей было что есть. — Наготовить выварку борща я, может, еще согласна — твоя курица еще как раз не оприходована, но примерить валенки я пока морально не готова.

— Вот видишь! — рассмеялся Морской. — И хватит сгущать краски. На самом деле я немного не в себе из-за других, куда более реальных, но, наверное, менее драматичных вещей. — У Галочки отлегло от сердца: он, наконец, решил все рассказать. — Дело Гроха вроде бы прояснилось, как я тебе и говорил. Коля обещал зайти, когда поймет все до конца. И я пока не хотел касаться подробностей. Может, еще все обойдется, но, похоже, один из подозреваемых — тот самый дядя Каша, я говорил тебе о нем, — и правда виноват. И влез он во всю эту историю по глупости. И если честно, мне его нестерпимо жаль. И… Даже думаю, что лучше бы я держался в стороне, а не затевал игру с установлением маршрута компании Ирины… Тогда, быть может, на преступников вышли бы как-то иначе… Не через дядю Кашу. Не говори Ирине, ей будет неприятно, что с ее помощью я выстроил ловушку для, в общем-то, не слишком плохого человека.

— Мы с ней не сильно близкие подруги, — улыбнулась Галочка, радуясь, что проблемы мужа оказались настолько несерьезны. — К тому же, если преступников нашли, то Ирина, наверно, уезжает. При всем желании я не смогу ей ничего сказать. — Тут Галочка не удержалась от ехидства: — Ведь Коля уже снял с тебя обязательства по поддерживанию доверительных отношений с особо ценными иностранцами? — Вопрос прозвучал глупо, и Галя кинулась исправляться: — Хотя, конечно, по-хорошему, мы должны поехать проводить Ирину… Ей будет приятно тебя увидеть, и мы поступим как приличные люди…

— Что будет ей приятно, неизвестно, — хмыкнул Морской. — Я думаю, нас не особо будут ждать. Посмотрим.

Разговор прервался звонком.

— О! Легок на помине! — распознав манеру Николая, Морской вытер руки полотенцем и, чуть не наступив на кота в прихожей, подошел к двери.

* * *

— Извиняюсь, что так поздно, но тут уж лучше поздно, чем навсегда, да? — с порога заявил Коля, то ли каламбуря, то ли снова путая слова.

— Заходи скорее! — Морской по-настоящему обрадовался. — Я буквально пять минут назад Галочке говорил, что жду от тебя новостей. Ну, что там? — Тут он обернулся, увидел в дверях комнат высунувшиеся лица пани Ильиничны и Людмилы и сообразил, что такие дела на пороге не обсуждаются.

— Чай или настойка? — спросила Галя, провожая гостя на кухню, и сразу же сама ответила: — Знаю, что чай. Ты ведь на службе. Или, может быть?.. — Плотно прикрыв дверь, она тут же отбросила светский тон и жадно набросилась на гостя: — Ну как там ваш несчастный дядя Каша? Морской сам мается и мне покоя не дает.

— Да если б только в этом Каше было дело, — устало отмахнулся Коля и покосился на остатки сладостей на столе. — А что, раз дверь закрыта, то светские приличия отброшены и чаю мне уже не предлагают?

— Так! Признавайся честно: ты хочешь потянуть время, чтоб я совсем свалилась с ног, ушла спать, и ты остался бы с Морским наедине? Или правда проголодался? — спросила Галочка.

Коля вспыхнул, оправдываясь, и Морской подумал, что Горленко, кажется, отвык от нормальных отношений.