Копенгагенский разгром - Лев Портной

Долгожданное событие прервало наш разговор. Высокие утесы с отвесными белоснежными стенами возвышались над водой. Над мачтами мяукали чайки.

— Dover! Dover! — кричали радостные англичане.

В Дувре случилось неожиданное объяснение с мосье Каню. Затеял разговор сам французишка. Мы зашли в небольшую таверну, сели за столик. Я крикнул кельнера, но никто из прислуги не обратил на нас внимания.

— Проклятые-с англичане, — проворчал Жан.

Еще пять минут прошло в ожидании. Я вновь кликнул кельнера. Прислуга и посетители оживились. На нас бросали вполне доброжелательные, но лукавые взгляды и перешептывались. В третий раз, уже повышенным тоном, я потребовал обслужить нас. Кот Нуар, дремавший на коленях у Жана, выразил мне неудовольствие хмурым взглядом. Но к нам никто не подошел.

У меня чесались руки набить физиономию кому-нибудь из англичашек. Но я сдержался и велел французишке идти за едой. Каналья посадил кота на стул и отправился к буфетной стойке. Я ожидал, что Жан нарвется на грубость, но мосье Каню нашел подход к заносчивым англичашкам. Они посмеялись с буфетчиком и даже обменялись рукопожатием.

— Вот каналья, — пробурчал я.

Но свиные колбасы и картофель смягчили мое настроение. Тогда-то Жан и затеял неожиданный разговор:

— Барин-с, сударь-с вы мой. Не соблаговолите ли дать мне небольшой-с отпуск-с?

— Отпуск? — удивился я. — Но мы же едем в Лондон.

— А я никуда-с не денусь. Разумеется, поеду-с в Лондон-с.

— Но какой тебе прок в таком отпуске? — недоумевал я.

— Барин-с, сударь, осмелюсь предположить-с, что вам хотелось бы побыть-с в одиночестве-с, отдохнуть-с от моего общества-с, так сказать…

— Ну что ты, Жан?! — всплеснул я руками, уязвленный тем, что слуга обнаружил, да еще и решился врачевать мой душевный недуг.

— Я хотел как лучше-с, — ответил он.

Я отвел глаза и столкнулся с ленивым презрительным взглядом Нуара. Совесть замучила меня. Я вел себя хуже паршивого кота. Жан спас мне жизнь, а я даже не соизволил приложить усилие, чтобы примириться с ним. Но он был прав, я нуждался в отдыхе от его общества.

— Знаешь, Жан, я ведь и не отблагодарил тебя, а ты спас мою жизнь. И впрямь не пристало мне помыкать тобою. С этой минуты будем просто товарищами! А слугу я уж найду какого-нибудь, — сказал я.

— Барин-с, сударь! — замахал руками Жан. — Служить вам — вот смысл-с моей жизни! Я просто-с хотел-с небольшой отпуск-с!

— Хорошо-хорошо! Потом разберемся. Покамест наградить тебя я могу разве что из денег, выигранных в пари у английских офицеров… Но по приезде в Россию получишь от меня денежное вознаграждение, — решительно кивнул я.

Мое обещание понравилось Жану. Спор прекратился. Мы закончили трапезу и разошлись в разные стороны как хорошие знакомые.

Я знал, что должен как можно быстрее увидеть графа Воронцова, однако накатила смертельная усталость, и я позволил себе небольшой отпуск, растянув путь до Лондона на несколько дней.

Появилось некоторое неудобство. В трактирах и пабах для порядка я трижды требовал обслужить меня, а затем сам отправлялся к буфетной стойке. Всякий раз, когда я переступал порог питейного заведения, следом, едва не наступая мне на пятки, заходил Жан, неизменно с котом Нуаром. Постоянные встречи с мосье Каню я объяснил тем, что за долгие годы мы привыкли трапезничать в одно и то же время. Жан не драл глотку, а сразу же подходил к буфетной стойке. Но обслуживал теперь он только себя одного и, получив заказ, садился за отдельный столик, откуда приветствовал меня легким кивком. Кот даже взглядом меня не удостаивал.

Я полагал, что спесивые англичашки не хотят обслуживать проезжего иностранца. И только в Лондоне узнал, как ошибался.

Граф Воронцов был удивлен и обрадован моему появлению. Он с гордостью сообщил, что вновь назначен послом, я наскоро его поздравил. А потом рассказ о моих злоключениях и об обстоятельствах, при которых лорд Нельсон принял решение разгромить Копенгаген, затмил остальные новости.

К моему удивлению, узнав о неблаговидной роли мадемуазель де Понсе, Семен Романович только и обронил:

— Надо же. А казалась таким ангелочком.

— Да уж, ангелочек, — с иронией повторил я. — Горничную свою попросту бросила. А та оказалась смышленой девушкой. Она помогла мне в Ярмуте…

При упоминании о Николь краска залила мои щеки, и я не решился выяснять подробности о бывшей горничной виконтессы де Понсе. И вдруг я увидел на полке коробочку, обернутую бархатом.

— Семен Романович! — воскликнул я, указав на нее.

— А-а, это мой маленький сюрприз!

— Право, мне крайне неловко. Когда инспектор Салливан сообщил об убийстве, я так переживал, что по нелепой случайности сунул в карман чашечку.

Семен Романович рассмеялся, взял коробочку и передал ее мне.

— Вот и пусть останется у тебя — на память о приключениях в Англии.

— Но как она к вам вернулась? — спросил я и почувствовал, что снова краснею.

— Горничная виконтессы, Николь, привезла ее из Ярмута, — ответил граф Воронцов. — Да не волнуйся, она неплохо устроилась. Ты лучше вот что скажи. Как Артемий Феклистов оказался там? Ты же опознал его труп…

— Я ошибся. Скажите, а Камышова так и не нашли?.. Я уверен, что не нашли.

— Нет, не нашли, — ответил граф Воронцов, на мгновение замер и воскликнул: — Ты хочешь сказать, что тогда в пабе «Green King» убили Камышова?!

— Именно, — кивнул я. — Его лицо обезобразили до неузнаваемости. Оборвали нашивки. Позднее я обнаружил эти нашивки в сундучке Оливера Годена. Это были серебряные нашивки. Их носят офицеры Второй дивизии Балтийского флота, где и служил Камышов. А Артемий Феклистов, как и прочие офицеры Первой дивизии, носил золотые нашивки!

— Ты необыкновенно наблюдателен, — промолвил граф Воронцов.

— Задним числом, Семен Романович, задним числом, — вздохнул я и продолжил: — К сожалению, после Копенгагена Нельсон отправился в поход на Ревель. И помешать второй раз я не мог. Но уверен, что вести о копенгагенском разгроме достигли российских берегов раньше английской эскадры и наши корабли встретят англичашек во всеоружии.

— Ты сделал все, что мог. Ты просто герой! — восхитился граф Семен.

— Но я потерял серебро! Бог весть как я теперь предстану перед государем…

— Андрей, — в голосе Семена Романовича появились осторожные нотки, — ты, кажется, до сих пор не знаешь о том, что произошло в России.

— Что? — насторожился я.

Семен Романович посмотрел мне в глаза и после недолгого молчания сказал:

— Андрей, император Павел умер.

— Как это умер? — изумился я.