У любви нет голоса, или Охота на Лизу - Татьяна Корсакова

Лизавета, кажется, тоже что-то почувствовала: напряглась, посмотрела на него испуганно-вопросительно. Он не стал отвечать на ее взгляд, досчитал в уме до шестидесяти – получилась целая минута отсрочки – и сказал:

– Подожди меня здесь, я скоро.

Идти по брусчатке было непривычно, каждый шаг гулко отзывался в голове.

Дверь оказалась не заперта. В просторном холле его ждали трое: двое братков, коротко стриженных, одетых в одинаковые спортивные куртки, и молодой парень интеллигентного вида.

– Рады вас видеть, господин Легостаев, – сказал парень уже знакомым Максу голосом и приветливо улыбнулся.

У него было приятное лицо, открытое, располагающее к доверительной беседе, ну просто мистер Обаяние!

– Не могу разделить вашу радость, – сухо сказал Макс. – Где моя сестра?

– А где наша Лизавета? – в тон ему сказал мистер Обаяние.

– В машине.

– Надеюсь, вы не посвящали ее в детали нашей сделки?

– Я ее вообще ни во что не посвящал.

– Разумно.

– А теперь я хочу видеть свою сестру.

– Да не волнуйтесь вы так, – мистер Обаяние широко улыбнулся. – Сейчас мы вас обыщем, и – вперед, на встречу с родственницей.

Один из братков обыскал его быстро, со знанием дела, но, слава богу, передатчик не нашел. И куда только его прицепила тетенька-суперагент?

– Чисто, шеф.

Мистер Обаяние одобрительно покивал головой, сделал знак второму братку:

– Борис, проводи.

Борис, ни слова не говоря, направился к лестнице, украшенной бронзовыми горгульями. Макс бросил быстрый взгляд на мистера Обаяние, двинулся следом за братком. Сколько там прошло времени, минуты три-четыре? Посмотреть на часы он не рискнул.

Комнатка была очень маленькой. Узкая кровать и прикроватная тумбочка – вот и вся обстановка. В комнатке не было даже окна, она освещалась тусклой лампой, бросающей на стены косые тени. Анюта лежала на кровати: носочки вместе, руки по швам. В первое мгновение Макс подумал, что она мертва, горло свело судорогой. А потом сестра тихо застонала, перевернулась на бок, подтянула к животу ноги в порванных на коленках колготках.

– Что с ней? – спросил Макс и сам не узнал свой голос.

– Ничего особенного, – браток с сосредоточенным видом жевал зубочистку. – Больно она у тебя шустрая, пришлось усмирять. Да ты не парься, ничего плохого мы ей не сделали. Просто Лешик дал ей какой-то дури, чтобы угомонилась. Теперь всем хорошо: и нам спокойно, и ей.

– Что он ей дал? – Макс подошел к кровати, погладил сестру по голове.

– Дык, блин, я почем знаю?! – удивился браток. – Я, в отличие от некоторых, институтов не кончал. Ну, убедился, что с сеструхой твоей все в порядке?

Макс молча кивнул.

– Тогда пошли. Еще со второй девкой разбираться надо.

– А она? – Макс посмотрел на сестру.

– А что с ней станется? Пусть отдыхает пока. Ты ее потом заберешь, когда вы с Лешиком все свои дела порешите.

Макс задумался: с одной стороны, оставлять Анюту было страшно, а с другой – неизвестно, какая заварушка начнется во дворе через пятнадцать минут. Нет, теперь уже через десять. Здесь, в этой каморке, она, возможно, будет в большей безопасности, чем там.

– Ну, пошли уже! – нетерпеливо сказал браток и повернулся к Максу спиной. Искушение врезать сзади по бритому затылку было велико, но Макс удержался. Все равно он этим ничего не добьется, лишь усугубит ситуацию. Главное, что Анюта жива. Теперь можно расслабиться – чуть-чуть, самую малость. В душе вдруг зародилась робкая надежда, что все закончится хорошо. Он понимал, что в ближайшие десять минут в его жизни ничего хорошего не случится, но продолжал надеяться на чудо.

– Что-то вы долго, – проворчал мистер Обаяние. – Ну что, господин Легостаев, убедились в чистоте наших помыслов?

Макс кивнул, спросил хмуро:

– Что вы ей дали?

– Ничего особенного, легкий барбитуратик в терапевтической дозе. Ваша сестра проспит до вечера, а потом благополучно придет в себя. Мне кажется, это очень гуманное решение. Не находите?

Он не видел ничего гуманного в происходящем, но все же согласно кивнул.

– А теперь пойдемте к нашей неуловимой Лизавете, – мистер Обаяние радостно хлопнул в ладоши. – Нельзя заставлять даму ждать! Да и я, признаться, уже соскучился.

К тому, что должно было произойти, Макс себя готовил, но оказалось, что он совершенно не готов. Не готов посмотреть Лизавете в глаза. Не готов сохранять спартанскую невозмутимость и изображать из себя негодяя. Не готов к острому желанию раскроить мистеру Обаяние голову, когда тот грубо выдернул Лизу из машины. Не готов к тому, что ее боль он воспримет как свою собственную. А еще он оказался не готов к тому, что услышал…

Конечно, после рассказанного Лизаветой он не считал Мележа белым и пушистым. Человек, не брезгующий похищением людей ради удовлетворения собственной похоти, не заслуживает доброго слова. Но тут речь шла уже не о похищении и даже не о сексуальном рабстве. Речь шла о расчетливо-жестоком убийстве, о сценарии к фильму ужасов, который волей этого выродка должен был воплотиться в реальной жизни. И, похоже, уже не единожды воплощался…

И все это слышала Лиза! Слышала и, наверное, уже представляла себя в главной роли.

Жаровня и щипцы… Господи ты боже мой, во что же они вляпались?! А самое страшное – он так проникся этими жуткими рассказами, что потерял счет времени. Сколько там еще осталось? Пять, семь минут? Макс скосил глаза в сторону запертых ворот – ничего, никакого намека. По телу растеклась паника, сжала горло липкими лапами. А что, если их упустили? Что, если передатчик не работает? Да и где он, этот передатчик? Куда его прицепила та шустрая тетя в синем халате? Его же обыскивали и ничего не нашли. А может, и нет никакого передатчика? Есть только наживка, два испуганных червячка на крючке – Макс и Лиза…

Нет, этого не может быть! Дядя Федя никогда бы так не поступил. Или поступил бы? Что нужно сделать, чтобы дослужиться до генерала ФСБ? Почему до сих пор не начинается штурм?

– …Жалко, что тебя, сука, нельзя убить дважды, – вывел его из ступора голос мистера Обаяние.

Стоп, он не должен отвлекаться, не должен ни на секунду терять нить разговора. Сейчас от его собранности зависит очень многое, возможно, даже их жизни.

А Лизавета уже была в предобморочном состоянии: кожа бледная до синевы, крапчато-каштановые глаза потемнели от ужаса, губы подрагивают. Он ее понимал, он сам был смертельно испуган, но у него в отличие от нее было одно весомое преимущество. Если его и убьют, то быстро: пуля в лоб или нож под ребро, а Лизе предстоит очень долгое умирание… Рот наполнился кислой слюной, Макса затошнило. И во всех своих муках она будет винить его. Это его она будет вспоминать на пороге смерти, бедная девочка…