Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен

Луи все еще слабо верил слову Казимира. Шарль, должно быть, действительно остался в Вильне, чтобы оправиться от болезни. Он, несомненно, при первой возможности рискнет пробраться на запад. А может быть, он отправился на юг, и одна из этих скорченных человеческих вех на дороге – это и есть Шарль Даррагон.

Луи был человеком основательным. Море – такой господин, который требует полного и сосредоточенного внимания, а сосредоточенность скоро превращается в привычку. Луи не путешествовал ночами из боязни, что пропустит по дороге Шарля, живого или мертвого. Он знал своего двоюродного брата, этого веселого и легкомысленного француза, лучше, чем жители Фрауэнгассе. За веселым смехом скрывалась известная доля хитрости, за беспечными манерами – большие способности. Если быстрый ум поможет человеку выйти из окружения, то Шарль имел все шансы выйти из него живым.

Тем не менее Луи редко проезжал мимо мертвого тела. Он выходил из саней, переворачивал труп, который почти неизменно лежал скорчившись. Чаще всего Луи было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться, что покойник – не Шарль, ибо очень немногие были одеты. Большинство были раздеты еще при жизни своими замерзавшими товарищами. Иногда же Луи приходилось сметать снег с бородатых, одичавших лиц, прежде чем он мог вздохнуть с облегчением. За Ковно страна почти безлюдна. Казаки, наступавшие за арьергардом, сновали по всей дороге. Д’Аррагон часто натыкался на пикеты (чаще всего солдаты спокойно, как на стульях, сидели на окоченевших телах) и останавливался, чтобы собрать сведения.

– Вы найдете своего друга в Вильне, – сказал один молодой офицер, состоявший при штабе генерала Вильсона. – В Вильне мы взяли двадцать тысяч пленных (солдат, которые пришли просить у нас пищи) и не знаю, сколько офицеров. Если вы в Вильне увидите Вильсона, то напомните ему обо мне. Да, вы, вероятно, найдете своего двоюродного брата в Вильне в числе пленных. Но не мешкайте в пути, потому что их посылают в Москву восстанавливать то, что по их вине было разрушено.

И когда д’Аррагон уезжал, офицер рассмеялся и помахал ему рукой.

После гор и низких крутых холмов началась ровная местность до долин Вильны. И здесь, почти около города, д’Аррагон съехал с небольшого холма, который навсегда остался в памяти человечества. Этот холм обозначал границу, где окончательно деморализовалась императорская армия, превратившись в беспорядочное сборище, стремительно убегающее перед истощенным неприятелем.

Сотни экипажей, сваленных в кучу, валялись частью на дороге, частью – в канавах. Между деревьями виднелись возы, все еще нагруженные московской добычей. Некоторые грузы состояли из небольших ящичков с серебряными монетами, привезенными Наполеоном для платежа жалованья армии и брошенными здесь. Серебро оказалось тяжелым для перевозки. Очень долго платили шестьдесят франков серебром за золотой наполеон или луи. Сукно с подушек карет содрали на одежду, а соломенную набивку съели лошади. Внутри экипажей, скорчившись на полу, лежали замерзшие тела беглецов, смертельно раненных или слишком больных, чтобы идти дальше. Они сидели тут, пока их не настигла смерть. Между ними было много женщин. В одной карете сидели четыре женщины, одетые в шелк и тонкое белье. Шубы сняли с них до или, скорее всего, после смерти.

Луи остановился у подножия холма и оглянулся. Во всяком случае, Казимиру удалось преодолеть это препятствие, оказавшееся роковым для многих. Этот холм стал мусорной кучей, в которой золото и драгоценные камни, шелк и бесценные меха – все, что тащили жадные люди, выпало в конце концов из их рук.

Вся Вильна построена на нескольких холмах, и Вилия течет внизу. Путь печали – Смоленская дорога – идет на восток по берегу реки, и тут арьергард задержал казаков, пока Мюрат поспешно снимался с лагеря, а затем направился в Ковно. Король Неаполитанский, которому Наполеон так легко передал командование своей разбитой армией (говорят, что он, спеша к своей карете, сказал: «A vous, Roi de Naples»[17]), бросил больных и раненых и даже не подождал отстающих.

Д’Аррагон въехал в город через узкие Остробрамские ворота, перед которыми, как перед Московскими воротами, мужчины должны снимать шапку. «Император здесь», – вот первые слова, которые он услышал от дежурного офицера. Но на улицах было довольно тихо, и выигравший эту азартную игру поддерживал то же спокойное нехвастливое молчание, которое в час унижения сбило с толку Наполеона.

Уже почти наступила ночь, а д’Аррагон путешествовал с рассвета. Он нашел себе квартиру и, позаботившись о лошади, которой его снабдил кенигсбергский хромой сапожник, вышел собрать сведения.

Немного найдется таких заброшенных с виду городов, как Вильна. Ее улицы узки, извилисты, плохо вымощены и почти не освещены. Когда д’Аррагон вышел из своей квартиры, освещения вообще не было, ибо умиравшие от голода солдаты добрались до ламп и жадно выпили все масло. Однако наступило полнолуние, и патрули охотно дали все сведения, какие могли. Но они были в Вильне пришельцами, такими же, как и Луи, и относились к жителям не без некоторой доли подозрительности, ибо этот город приветствовал французов. Когда французы начинали наступление, в Вильне все танцевали и веселились. Но горожане испугались при виде странных людей с дикими глазами, вернувшихся к ним из Москвы.

Наконец в епископском дворце, где поспешно была устроена главная квартира, Луи нашел человека, которого так долго искал, – офицера, отправлявшего пленных в Россию и в Сибирь. То был седой воин старой выучки, говоривший по-французски и по-русски. Он очень устал и был голоден, но терпеливо выслушал Луи.

– Вот список, – сказал он. – Он более или менее полон. Многие назвались офицерами, хотя никогда не получали чина. Но мы кое-как рассортировали их.

Луи принялся читать имена офицеров, отставших от армии вследствие болезни или ран или из-за отсутствия воли.

– Вы поймете, – сказал русский, снова принимаясь за свою работу, – что мне некогда вам помогать. Нам приходится кормить пять тысяч пленных, чтобы не дать им умереть.

– Понимаю, – ответил Луи, умевший, как моряк, смиряться с обстоятельствами.

Старый полковник посмотрел на него с мрачной улыбкой.

– Император, – сказал он, – сидел на этом стуле час тому назад. Он может вернуться каждую минуту.

– А! – произнес Луи, внимательно читая список. Шарля не было в числе офицеров, взятых в плен.

– Ну? – спросил русский, не поднимая глаз.

– Его нет.

Старый офицер взял лист бумаги и поспешно написал на нем несколько строчек.

– Ступайте завтра утром в Васильевский госпиталь, – сказал он. – Вот вам пропуск. По приказу императора госпиталь должен быть очищен. Нам приходится позаботиться также о двадцати тысячах умерших, но о тех не к спеху.

Он мрачно рассмеялся и пожелал Луи доброй ночи.

– Приходите опять ко мне! – крикнул русский ему вслед, движимый внезапным чувством симпатии к этому странному иностранцу.