Герои русского парусного флота - Владимир Шигин

Мало что поняв из туманного резановского монолога, друзья, тем не менее, не моргнув глазом, ответили:

— Готовы!

Потом, правда, более осторожный Давыдов всё же поинтересовался:

— А в чём, собственно говоря, суть дела, вами затеваемого?

— Об этом узнаете в своё время, но не сейчас! — заговорщицки взмахнул своими многочисленными перстнями Резанов.

Спустя некоторое время камергер вновь призвал к себе лейтенанта с мичманом. Заговорщески прикрыв дверь, он усадил их подле себя и вполголоса начал разговор:

— Вам надлежит в самое ближайшее время осмотреть шестнадцатый и восемнадцатый острова гряды Курильской. На первом, как известно, имеется вполне приличная гавань, а на втором — поселение американской компании. Далее направитесь к острову Сахалину, чей берег недавно японцами вероломно захвачен. Там освободите от злодеев местных жителей айнов. Одарите айнов вещами и медалями, а на берегах сахалинских установите знаки границ державы Российской!

— Дело ясное! — кивнул камергеру Хвостов. — Мы флага русского не опозорим! Всё исполним, как должно в точности!

Справедливости ради следует отметить, что ещё во время своего шестимесячного «сидения» в Нагасаки Резанов не постеснялся напомнить личному представителю микадо, что «на север от Мацмая (Хоккайдо) все земли и воды принадлежат российскому императору, и чтобы японцы не распространяли далее своих владений». Но сыны божественной Аматерасу были себе на уме. Доходили до Резанова слухи, что на Сахалине в заливе Анива они учредили свою факторию, а на остров Итуруп они переправили воинский гарнизон и срубили там все русские православные кресты…

В написанной Резановым инструкции говорилось: «Войти в губу Анива и, буде найдёте японские суда, истребить их, людей, годных в работу и здоровых, взять с собою, а неспособных отобрать, позволить им отправиться на северную оконечность Матсмая (Хоккайдо). В числе пленных стараться брать мастеровых и ремесленников. Что найдёте в магазинах, как то: пшено, соль, товары и рыбу, взять всё с собою; буде же которыя будут ею наполненными и одаль строения, таковых сжечь… Обязать на судне вашем всех подписать, чтобы никто не разглашал о намерении экспедиции сей и чтоб исполнение ея в совершенной тайне было…»

Едва ошвартовались в охотской гавани, как Резанов вручил Хвостову ещё одну инструкцию, написанную столь витиевато и двусмысленно, что понять её суть было просто невозможно: «…Оказавшийся перелом в фок-мачте, противные ветра, плаванию вашему препятствовавшие, и самое позднее осеннее время обязывают вас теперь поспешить в Америку. Время, назначенное к соединению вашему с тендером в губе Анива пропущено. Желаемых успехов, по окончании уже там рыбной ловли, ныне быть не может, и притом, сообразуясь со всеми обстоятельствами, нахожу лучше всего прежде предписанное оставя, следовать вам в Америку к подкреплению людьми порта Новоархангельска. Тендер „Авось“ по предписанию и без того возвратиться должен. Но ежели ветры без потери времени допустят вас зайти ещё в губу Анива, то старайтесь обласкать сахалинцев подарками и медалями и взглянете, в каком состоянии водворение на нём японцев находится. Довольно исполнение сего сделает вам чести, а более всего возвращение ваше в Америку, существенную пользу приносящее, должно быть главным и первым предметом вашего усердия. Итак, подобным наставлением снабдите вы и тендер, буде с ним встретитесь. Впрочем, в плавании вашем могущие быть непредвиденные обстоятельства соглашать вы будете с пользами компании, искусство ваше и опытность, конечно, извлекут лучшее к достижению исполнением сего предписания. Я, с моей стороны, крайне жалею, что здешний порт не способен к перемене вам мачты и что стечение обстоятельств обязало меня к перемене плана».

— Как может сугубо сухопутный человек судить о безнадёжности мачты? Я докажу, что и без мачты могу всё выполнить! — обиделся Хвостов, прочитав новую инструкцию. — И как поступать с японцами?

Специально ли составил Резанов так инструкцию или по недомыслию, так и осталось тайной. На словах же он требовал от Хвостова и Давыдова атаковать японские поселения на Сахалине и Курилах. Друзья таким приказом были несколько ошарашены.

Из дневника Хвостова: «Пойдём, — говорил он (Резанов. — В.Ш.), — пощипать этих дураков (японцев. — В.Ш.), в отмщение за худой приём нашего посла в Японии. Вы, верно, захохочете, да нельзя и не смеяться, что два маленькие судёнка с пятьюдесятью человеками, идут наказывать такой народ, которого боятся пошевелить, как муравейную кучу? Но это всё неудивительно. Вы спросите, каким образом (Николай Петрович), получивши ключ (знак камергера. — В.Ш.), ленту, все почести, век живши в Петербурге, сидевши за пером, вдруг пожелал обнажить шпагу, и где ещё, на море! Сделался из юрисконсульта морским адмиралом! Вот прямо удивительная вещь! Но будьте уверены, всё кончится хорошо…»

Историк пишет: «Призвав Хвостова и Давыдова на „великий подвиг“, „великое дело“, Резанов дал инструкции побывать на Курильских островах, открытых русскими ещё раньше, а затем идти к острову Сахалин, пока действуют японские законы Токуганы, запрещающие японцам поселяться за пределами Японии. Названные земли к тому времени уже были открыты россиянами».

Когда же Хвостов с Давыдовым на следующий день пришли в дом, где остановился камергер, за разъяснениями, то оказалось, что Резанова в Охотске уже нет. Ночью, тайком от всех, камергер попросту… сбежал. Почему, «заварив всю кашу» с японской экспедицией, Резанов перед самым её проведением так сильно перетрусил, навсегда осталось тайной. Об этой тайне, по-видимому, что-то знал тогдашний начальник Охотского порта Бухарин, но пока помалкивал. Его время ещё не пришло…

Отныне вся тяжесть ответственности за проведение карательного рейда была возложена на лейтенанта Хвостова. А он, как известно, отступать не привык!

Вскоре верный офицерскому долгу лейтенант Хвостов уже вывел из Охотска свою «Юнону» в открытое море, чтобы исполнить пожелание сбежавшего камергера и нанести удар по посягнувшим на российские границы японцам. Экспедиция, согласно оставленным Резановым указаниям, была объявлена секретной, а потому команда клялась хранить тайну, целуя крест.

В первых числах октября 1806 года бриг подошёл к Сахалину и вошёл в Анивскую бухту, где, согласно уговору, его должен был дожидаться тендер «Авось» мичмана Давыдова. Но Хвостова ждало разочарование: тендера в бухте не оказалось.

— Что ж, — пожал плечами Хвостов, — мы остались в одиночестве, но это совершенно ничего не меняет! Мы исполним всё, что нам было предначертано!

На следующий день часть экипажа высадилась на берег и посетила айнское селение, 8 октября Хвостов провозгласил Сахалин владением России. Вот как описывает эту церемонию сам командир «Юноны»: «В 8 часов пополуночи отправились на двух судах я, лейтенант Карпинский и корабельный подмастерье Корекин к тому же селению. Подъезжая к берегу, подняли на шлюпке военный, а на баркасе купецкий флаги; добрые айны встретили суда уже в большем числе и присели на колени, когда мы вышли на берег, старались объяснить кое-какими словами, что мы русские и друзья их; я приказал на берегу поставить флагшток, на котором подняли оба флага, как военный, так и коммерческий. Показывая на судно, одарил всех платками и разными безделицами, на тоёна, или старшину селения, надел лучший капот и медаль на владимирской ленте при троекратном из шести ружей выстреле, с судна на каждый залп ответственно из одной пушки. Здесь должно заметить, что ружейная стрельба не произвела на айнов ни малейшего страха, но когда увидели огонь и звук пушек, то ужаснулись и приклонили головы. Старшине при медали дал лист, на котором написано „1806 года октября… дня. Российский фрегат "Юнона" под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалина и жителей оного под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра I, старшине селения, лежащего на восточной стороне губы Анива, пожалована серебряная медаль на владимирской ленте (на медали значилось: „Союзные России“. — В.Ш.). Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего признавать за российского подданного“».