Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе - Эмили М. Роуз

Страх, который некоторые паломники испытывали у гробницы Уильяма, контрастирует с беззаботностью веселых пилигримов у Чосера, «стремившихся истово» отправиться в паломничество. Связанного сына Ричарда де Нидема и Сильверун «привели наконец к часто поминаемой гробнице его родители, и, когда они приблизились, он вскричал ужасным голосом и сказал: „Чего вы хотите от меня? Куда вы ведете меня? Я не пойду туда! Я не пойду туда!“»[520]. Его схватили, связали и, хотел он того или нет (vellit nolit), положили подле гробницы. «По прошествии часа он кротко и смиренно попросил освободить его». Сильдевару из Бело привели в Норвич ее родные; в собор ее втащили четверо крепких мужчин. «Она выказала невероятную силу и попыталась вырваться из рук, державших ее. Она вскричала громким голосом: „Что вы хотите со мной сделать? Куда вы меня тащите? Я не пойду туда“»[521]. Такие рассказы говорят о том, что посещение святой гробницы могло быть не только благословением, но и угрозой. Монахи поддерживали общественный порядок и власть родителей и опекунов над детьми и слугами.

Считалось, что Уильям особенно благоволит детям, и многие исцеления сопряжены с типичными детскими болезнями, лихорадками и слабостями. Он выглядит местным, легко доступным заступником за прихожан собора. Если он и «специализировался» на чем-то, то, возможно, на исцелениях детей[522]. Среди родителей, приводивших больных детей к гробнице Уильяма, упоминаются Альберт Грессли, Адам де Крум, Бондо и Гуннильда Хок, уже названные Колоберн и Ансфрида, портной Алурик, чеканщик Юстас, Беренгар из Норвича, рыбак Мартин, Уильям Полсхарт, дубильщик Гурван, отцы Гелины из Роксбурга и Болдуина из Линкольна. Другие родители, например леди Мэйбл де Бек, приносили домой воду, отныне наделенную святостью[523]. После более двух недель мучительных родов Ботильда выпила настойку, приготовленную из папоротника, которым дотронулись до гробницы Уильяма, и родила здорового ребенка[524]. Помимо монахов, гробнице Уильяма поклонялись мужчины и женщины, дети которых страдали от разных болезней. Напротив, св. Кутберт специализировался на мужчинах (он не позволял женщинам входить в церковь или приближаться к своей гробнице); возможно, в противовес большую часть первых паломников к находившейся неподалеку гробнице св. Годрика Финчейлского составляли женщины[525].

Сотрудничество монаха, епископа и рыцаря доказывает, что церковное благочестие и светская набожность были тесно связаны и почти нераздельны. Сведения распространялись из монастырей и расходились между мирянами благодаря регулярному общению с родней. Многие миряне, поддерживавшие святость Уильяма, были тесно связаны с монахами приората при Норвичском соборе, а семья самого Уильяма – с монастырем. Как мы видели, приор Ричард де Феррер приветствовал в Норвиче своих собственных дядю и тетку как последователей культа Уильяма, а его предшественник Элиас также привлек мирян из своей семьи к культу нового святого[526]. Питер Певерелл принадлежал к обоим мирам, потому что вел активную жизнь придворного и рыцаря, а в конце жизни стал монахом[527].

Поклонение св. Уильяму также распространялось и в обратном направлении, от мирян к церковникам. Об этом свидетельствует рассказ о Льюине из Уэллса, молодом человеке, который узнал об Уильяме и сообщил о нем своему священнику, ничего не ведавшему о святом. Прибыв на Норвичский синод, этот священник услышал подробности истории св. Уильяма и «возрадовался немалою радостью, ибо узнал, что мальчик, разговоры о смерти которого он только что услышал, – тот же самый, о котором дома рассказывал его больной прихожанин»[528]. Столь же важно, что светскую набожность истолковывали монастырские исповедники и священники. Так, видения Льюина и данвичской девственницы очевидно видоизменились, пройдя сквозь призму поучений и объяснений Уикмана, исповедника, назначенного епископом, и только потом их записал Томас Монмутский.

Очевидно, что люди, обретшие чудесное исцеление, были заинтересованы в распространении культа и даже в некотором отношении его определяли. В благодарность за выздоровление они часто делали пожертвования во имя святого: наличные деньги, свечи или другие ценные вещи. Но не исключено, что события могли развиваться и в обратном порядке: те, кто жертвовал на церковь, часто вознаграждались заступничеством Уильяма. Неясно, например, был ли дар Мэйбл де Бек приорату собора результатом почитания Уильяма и благодарностью за исцеление, или же святой соблаговолил исцелить ее детей именно потому, что она была верной благодетельницей соборного приората. «Всякий раз, как ее или ее детей беспокоили болезни, – пишет Томас Монмутский, – они немедленно бросались за помощью к лекарству, каковым была ее вера и на действенность которого они полагались. Призывая на помощь св. мученика Уильяма, они скребли камень [гробницы Уильяма] и растворяли его в воде, а потом пили ее и вскоре получали облегчение»[529].

Даты жизни Мэйбл де Бек точно неизвестны, но она жертвовала на Норвичский приорат еще до того, как мощи Уильяма перенесли в собор, и похоже, что ко времени смерти юного подмастерья ее дети стали уже взрослыми[530]. Мэйбл, дочь Уолтера де Бека, была женой Стефана де Камеиса (Шаме, Шамуа), державшего гонор Клэр и воевавшего в Уэльсе в 1130‐х годах[531]. Томас изображает Мэйбл молодой матерью, встревоженной болезнями ее маленьких детей. Однако двое ее сыновей свидетельствовали документы еще до того, как король Стефан взошел на престол, так что к тому времени, как Томас Монмутский с ней познакомился, она наверняка была уже немолода и, возможно, искала исцеления для своих внуков. Томас сообщает, что она подарила ему ковчежец (или раку, scrinium) для находившихся в его личном владении частиц мощей св. Уильяма. Однако норвичские монахи получали от нее щедрые дары еще до того, как агиограф прибыл в монастырь, и, по всей видимости, юный мученик при этом не упоминался вовсе[532]. Богатый брат Мэйбл Уолтер II де Бек, державший земли в трех графствах, отдавал десятину со своих владений в Харпли аббатству св. Панкратия в Льюисе, а не в Норвиче; его сын, Уолтер III де Бек, ставший шерифом Норфолка и Суффолка в 1167 году, не сделал каких бы то ни было засвидетельствованных пожертвований в Норвичский монастырь[533].