Леди и Некромант - Екатерина Воронцова

Белый?

О да, но лишенный того теплого оттенка, который оживляет камень. Скорее уж белоснежный. Искристый. Ледяной. Напоенный силой настолько, что крохотный камушек его безо всякой обработки способен стать артефактом…

…с шелестом развернулся змеиный хвост, скользнул по гальке.

Так, надо успокоиться. Не хватало настроить против себя Стража. Мнится, что проклятая гончая станет тогда не самой большой проблемой Ричарда.

— Это красивое место, — произнес он, не сомневаясь, что Стражи способны понимать человеческую речь. — И я счастлив, что удостоен чести видеть все это… и клянусь своей магией, что не потревожу покой того, кто спит здесь…

Он поднялся, хотя ноги держали плохо.

— Я лишь желаю знать имя того, кому обязан своей жизнью…

Змея осела и капюшон сложила. Качнулась, приоткрывая вязь древних рун.

…его звали Альер Тагрон Терреспаль дель Венцель.

Он умер, прожив на свете три дня, но и этой малости хватило, чтобы сам Сивуш, прозванный Разумным, признал дитя.

…у него не было других, если Ричард правильно помнил.

Жена была.

Наложницы.

Любовницы, постоянные и случайные, а вот детей не было.

— Покойся с миром, маленький Император…

Ричард вновь поклонился, прижав обе руки к сердцу.

— …и да будет вечный твой сон спокоен.

…убит?

…или проклят еще до рождения теми, кто жаждал занять трон?

…или просто родился больным. С младенцами ведь случается. Как узнать? Никак. Разве что взломав Большую Императорскую печать.

Нет, на это Ричард не пойдет.

И пусть за дверью сокрыты немалые сокровища — особ императорской крови, даже новорожденных, хоронили при Малых Регалиях.

Венец.

Скипетр.

И полог, расшитый черными алмазами.

Чаша. Нож… и если повезет — склянка с Кровью Богов…

Ричард сел на землю и, вытащив узкий клинок, полоснул по запястью. Боли он не почувствовал. Он сидел и смотрел, как темные полосы обвивают запястье, скручиваются вязким кровяным жгутом. Кровь впитывалась в землю.

И шелестели прозрачные листья миртов.

— Что ты делаешь? — этот голос заставил очнуться.

— Говорю спасибо…

Она присела рядом и подняла бархат верхних юбок. Полосу батиста оторвала.

— Мы здесь до утра, — сказала Оливия, перетягивая порез. — Кто такая Орисс?

— Что?

— Орисс, — повторила она, расправляя хвосты аккуратного бантика. — Если, конечно, я лезу не в свое дело…

— Ты лезешь не в свое дело. — Ричард высвободил руку. — Лучше приляг и отдохни… поспи.

— Думаешь, я могу поспать, когда это здесь? — Оливия указала на ограду. — Она ведь не уйдет?

— Не уйдет.

Гончая злилась.

Ричард чувствовал эхо ее злости, далекое, но все одно болезненное. Гончая звала.

Требовала вернуться.

И обещала быструю смерть. Щедро с ее стороны. Ее гнев походил на мертвое пламя. Одного прикосновения хватит, чтобы отравить пусть и не тело, но душу.

Она всколыхнется.

Полезет дурное.

Обиды всплывут. Неудачи.

Тоска глухая…

— Ричард. — Оливия тряхнула за плечо. — Очнись… почему я ничего не ощущаю?

— Понятия не имею.

Он потер глаза.

По всему выходило, что гончая, физически оставаясь за оградой, ментально все-таки способна была преодолеть барьер.

Плохо.

И странно, что Оливия не ощущает. Пусть она и лайра, но дар ее слаб. Она должна была первой услышать зов… замереть, позволить гончей заглянуть в самую суть себя. И вывернуть эту суть, сладкую, нежную…

…белое горло.

…тонкие руки.

…кожа нежная… она легко расцветает синяками… и разве Ричард не лукавил, говоря, что мести не желал? Да, она не Орисс, но какая разница? Она сидит, уставилась глазищами своими… жалеет? Нет, лайры не способны к жалости.

Лживые твари.

Этот шепоток разрастался, и Ричарду стоило немалых усилий заткнуть мерзковатый голос. Чей? Гончей? Или собственный, существование которого Ричард пытался не замечать.

— Оливия…

— Я здесь, — она отозвалась сразу. И руку легонько сжала…

…тонкие пальцы. Они бы ломались легко. Как веточки. Один за другим. И Ричард бы наслаждался что собственной силой, что ее слабостью. Она бы кричала. Умоляла пощадить. Обещала… что угодно обещала бы. А он…

— Послушай. — Ричард вытащил ремень из штанов. — Сейчас ты меня свяжешь… хорошо бы запереть, но здесь негде… поэтому свяжи.

— Зачем?

— Затем, что она зовет. А я не уверен, что сумею устоять. Тогда тебе будет плохо.

Он протянул ремень…

…ремнем по рукам… или по плечам… плечи у нее белые, и алые следы ремня неплохо будут смотреться. Ричард создаст свое произведение искусства…

— Пожалуйста, — взмолился он.

И Оливия решилась.

Широкая полоса ремня захлестнула запястья.

— А если…

— Послушай… она будет звать, а я буду бороться. Если все будет хорошо, я устою… если нет, то… проклятые гончие не выносят прямого солнца. Не рассвета, Оливия. Солнца. Прямого. Поэтому, будь добра, дождись, пока солнце поднимется над кладбищем.

…от нее хорошо пахнет. Маслами и еще страхом. Самый сладкий, самый нежный аромат. И Ричард не отказался бы, чтобы этот запах стал сильней. Всего-то малость надо… за руку схватить и сжать. Сильно. Так, чтобы она испугалась не сразу.

Сначала она удивится.

И попросит отпустить ее.

А когда Ричард не отпустит, она попытается вырваться. Но разве он позволит своей маленькой бабочке упорхнуть? Вот именно… женщина-бабочка… крылья радужные… у всех лайр радужные крылья…

— И только тогда уходи. Меня не трогай. Что бы я ни обещал, что бы ни говорил… плакать буду — не слушай… и лучше вообще заткни мне рот.

…ей он затыкать не станет. К чему? Кому помешают ее крики на кладбище? О нет, они станут музыкой… Орисс красиво пела, она, пожалуй, могла бы выступать в Императорском театре, если бы решилась уронить честь лайры подобным занятием, и оказала бы театру честь… да… а как бы она кричала? Сладко… и говорила, что сожалеет… конечно, она сожалеет, но поздно.

Ричард и за ней придет.

Что проще?

Вернуться в столицу, попросить о встрече… поманить… у него ведь найдется кое-что интересное для дамы… слезы единорога… или вода из альвинийского источника… полфляги осталось… да, Орисс не откажется стать еще красивей.