Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

– Возмужал, хазах! – довольно щурился бег. – В силу вошел…

Подвел к нему молодого, крепкого кыргыза, с быстрым, как у горностая, взглядом. Подтолкнул к Мирону:

– Смотри, Хоболай, это орыс, мой товарищ!

Хоболай приложил руку к сердцу, склонил голову. На лице ни одна жилка не дрогнула. И прищурился так, что глаз вовсе не стало видно.

– Мой старший сын, – с гордостью произнес Эпчей.

Затем что-то коротко сказал, и Хоболай удалился с непроницаемым видом. Эпчей проводил его взглядом и снова обратил его на Мирона.

– Хороший Хоболай воин, но ждет не дождется, когда бегом станет. – И усмехнулся. – Только долго ему придется ждать!

И спохватился:

– А что ж Айдына даже словом не обмолвилась, что в союзе с орысами?

– В каком союзе? – усмехнулся Мирон. – В плену я. Вот, по доброй воле помогаю улусу оборониться от Равдана.

– Вот оно что? – задумчиво произнес Эпчей. – Совсем с ума сошла девка! Орысского воеводу в плен взяла! А как твои хазахи нагрянут? Сметут все чище калмаков!

– Никто не знает, что я здесь, – вздохнул Мирон. – Но если выстоим, думаю, Айдына смягчится и отпустит меня подобру-поздорову.

Эпчей хмыкнул.

– Посмотрим! Если не отпустит, попробую выкупить тебя… Девка она молодая, не понимает, что сама на рожон лезет. Узнают твои хазахи, что в плену, мигом тут будут!

– Ну, пока не узнали, давай, бег, поговорим, как воевать будем?

Мирон увлек Эпчея к костру, где в котле варилось мясо, а рядом хлопотал Никишка. Руки его почернели от смолы, а лицо покраснело от солнца. День выдался на загляденье – по-весеннему теплый и солнечный, словно сама природа благоволила к кыргызам.

Даже вечером было необыкновенно тепло. Легкий ветерок разгонял дым, и они долго сидели подле костра. После сытного ужина хотелось говорить о приятном, но нужда не позволяла. Эпчей был опытным воякой и живо оценил линию обороны, что выстроили кыргызы под началом Мирона.

Порешили, что с утра объедут все укрепления, осмотрят их, а матыры Эпчея тем временем займутся обучением воинов Айдыны стрельбе из мушкетов и пищалей.

– Мои яртаулы заметили войско Равдана в двух конных переходах отсюда. Табором стали, видно, на дневку. Говорят: не больше двух минганов[50]всадников, – сказал Эпчей. – У каждого на чумбурах несколько лошадей: одна – с поклажей, две-три – сменные. Лошадь ведь не может скакать бесконечно. Ей кормиться надо, воду пить. Да сотни две верблюдов с юртами и шатрами. Думаю, Равдан оставит часть своего табуна пастись под присмотром сторожей и налегке пойдет на приступ.

Мирон согласно кивнул.

– В любом случае, ойратов надобно ждать дня через два. Если вести об облавной охоте подтвердятся, то и того дольше…

Давно ушел в свой табор Эпчей. Оттуда доносилось ржание лошадей, голоса воинов. Куда ни кинь взгляд, повсюду горели костры. Мирон сначала поразился их числу, но потом вспомнил, что это давняя уловка кочевников – разжигать костры в стороне от военного становища. О ней ему рассказывал Овражный еще во время их первой совместной вылазки. Хвастался тогда Андрей, что его казаки тоже не раз устраивали такую шутку, чтобы побегали вражеские лазутчики, поломали головы, откуда вдруг взялась рать несметная…

Тревожные мысли не отпускали. Мирон вдруг подумал, что встреча с Тайнахом будет не столь безоблачна, как с Эпчеем. Как оценит его присутствие езсерский бег? Не возмутится ли, не сочтет ли за измену то, что Айдына обратилась за помощью к русскому? Да еще к тому, кто искалечил его в недавней схватке? А Олена? Князь поморщился. Сумасбродная девка! И тоже неизвестно, как поведет себя при встрече. Судя по всему, она для Тайнаха не просто полонянка. Ведь билась с ним плечом к плечу и так отчаянно ринулась спасать его после ранения…

Но Тайнах задерживался, и думы Мирона потекли в привычном направлении. С Айдыной в последние дни они виделись только мельком, и ночью она больше не приходила. От этого он, наверно, плохо спал, вскакивал от каждого шороха и долго прислушивался. Надеялся, ждал, но Айдына словно забыла о нем. Впрочем, ее можно было понять. Наверняка надвигавшаяся опасность затмила все чувства.

Даже издали бросалось в глаза ее осунувшееся лицо, но губы были не по-девичьи решительно сжаты, а взгляд оставался жестким и волевым. Целый день Айдына проводила в седле, проверяла укрепления, на ходу отдавала приказы. А как-то раз он увидел, что она ест не сходя с коня, успевая одновременно что-то обсуждать с двумя чайзанами, слушавшими ее с понурым видом. «Явно в чем-то провинились!» – подумал Мирон. Он был бы рад и тому, чтобы его тоже отчитали, но Айдына будто не замечала его. Верно, боялась, что выдаст себя ненароком. Это немного успокаивало, как и то, что его вестовые исправно доносили Айдыне, чем занимается пленный орыс. И все это время рядом с нею были те самые воины, что нашли его в ловчей яме. Особенно не нравился ему Киркей, тот самый крепыш, что притащил его на аркане.

Он чувствовал, что Киркей его ненавидит, и не понимал, за что, пока не поймал его взгляд, устремленный на Айдыну… Ого! Оказывается, он перешел дорогу этому парню со смуглой кожей, твердыми мышцами и злыми глазами.

Появился Никишка и сообщил, что Ончас зовет их в баню, перед боем-де надо очиститься. Мирон обрадовался. Помыться следовало давно, но где это сделать? Не в речке же с ледяной водой?

Никишка привел его к шатру из жердей, покрытых войлоком. Они подняли шкуру, закрывавшую вход, и вошли внутрь. Там их ждала Ончас. Сильный жар шел от очага, обложенного камнями, и Мирон сразу вспотел. Но где и чем мыться? Ни тебе шаек с водой, ни веников, как в русской бане. Он с недоумением посмотрел на Никишку, но тот был, похоже, озадачен не меньше.

Ончас что-то буркнула, и Никишка перевел:

– Велит раздеваться.

– Раздеваться? – поразился Мирон. – А старуха не уйдет разве?

Но черкас лишь развел руками. Пришлось подчиниться.

Пока они снимали одежду, стыдливо отворачиваясь от старухи, она сидела рядом с жаровней, наполненной доверху раскаленными углями. Затем достала из кисета и бросила на угли пару щепотей серого порошка. Остро запахло коноплей. Следом она подступила к Мирону и стала довольно бесцеремонно натирать его жирной мазью, которая пахла травами и пихтовой хвоей. Казалось, ей было все равно, что перед ней сидят на корточках два голых мужика, потеющих не столько от жары, а от ее изрядно смелых прикосновений. Но для Ончас это было привычно так же, как доить скот или стричь овец. Она лишь бурчала сердито, когда Мирон и Никишка пытались прикрыть кое-какие части своего тела. Шлепала их по рукам и даже замахнулась на Никишку, когда он что-то смущенно сказал ей по-кыргызски.

– Чертова старуха! – пробормотал черкас.

Но Мирон его не поддержал. Он уже сидел на кошме, пот струился градом по лицу, ручейками стекал по спине, груди, животу… В голове было пусто-пусто, а душа, казалось, парила под самой крышей шатра, вместе с дымком от очага. Никишка тоже затих и даже закрыл глаза. Сколько они так лежали – неизвестно. Мирон успел даже задремать. Черкас посапывал рядом, распластавшись на кошме.