Большие девочки не плачут - Франческа Клементис

Гейл сделала паузу.

— Эмма была убеждена, что в больнице ее подменили и отдали другим родителям. Она никогда не смеялась, когда рассказывала об этом.

— Да нам всем иногда кажется что-то подобное, разве не так?

Гейл фыркнула.

— Я не говорю о мучивших ее сомнениях или чувстве, будто ты чужой, которое многие испытывают в подростковом возрасте. У Эммы не было ни одного дня, когда бы она почувствовала, что находится в своей семье. У нее есть две старшие сестры и два младших брата, и все они на всю жизнь соединились в семейном кругу, из которого ее исключили.

— Каким образом?

На Марину все это не произвело никакого впечатления. У нее самой не было ничего общего ни с матерью, ни с отцом. Одни лишь родственные чувства заставляли ее поддерживать с ними связь. Поэтому этот рассказ не тронул ее. Она ожидала, что услышит нечто такое, что действительно объясняет поведение Эммы.

Вернулся официант. Прежде чем продолжить, Гейл подождала, когда тот поставит на стол вино.

— Спасибо, — иронически произнесла она ему вслед.

Официанту снова удалось проигнорировать ее присутствие. Гейл отпила немного из своего бокала и в знак того, что вино ей понравилось, едва заметно кивнула сама себе.

— Так о чем это я? Ах да, Эмма. Ты бы знала ее родителей. Два человека поженились в шестнадцать лет, потому что им нужен был секс, но у них не хватало воображения, чтобы просто выпустить из организма пар. Не понимая, что такое предохранение, или не думая об этом, они за пять лет нарожали пятерых детей.

Оценить свои родительские достижения они могли только одним способом — наблюдать за тем, как дети развиваются физически. По вечерам под грузом тяжелой жирной пищи все валились в постели. Когда Эмма впервые наивно упомянула о том, что хотела бы сесть на диету, ее мать рассердилась. Она увидела в этом угрозу своим принципам, весьма неотчетливым. Поэтому, готовя каждый день еду, подливку Эммы она разбавляла парой столовых ложек замороженного жира.

— Когда Эмму передергивало от этого вкуса, ее мать говорила, что это особый рецепт для похудения, который она нашла в газете «Сан». Когда Эмма стала по-настоящему толстеть, она догадалась, что ее попытки воспрепятствовать этому словно наталкиваются на стену. Тогда-то она и застала свою мамочку за разливанием жира. При одной только мысли о том, сколько жира она съела, Марину впервые стошнило. Ей было одиннадцать лет, и с тех пор она не доверяла еде.

Марина едва не ощутила вкус жира и подавила подступившую тошноту. Она вспомнила, как ее мать пыталась помочь ей стать стройной. В отличие от родителей Эммы, Марининой матери ничего так не хотелось, как того, чтобы дочь была стройной, как все ее подруги. Она давала ей все меньшие порции, не зная, что Марина потом устроит пиршество в своей спальне, пока не насытится.

Когда Марина наконец согласилась сесть на диету, смехотворное невежество ее матери в вопросах подсчета калорий привело к тому, что Марина еще больше поправилась. В школу она отправлялась с тяжеленной сумкой, в которую были уложены четыре бутерброда, намазанные толстым, с палец, слоем масла, с куском сыра и ломтем жирной ветчины. Мать давала ей еще и термос с жирным молоком, чтобы Марина не грохнулась в обморок от недоедания.

Да Марина и сама была виновата в том, что не понимала, каково воздействие на организм так называемых продуктов для похудения. Она как-то накопила карманных денег и купила пачку печенья. Марина с большим интересом прочитала то, что было написано на упаковке, не придав прочитанному значения. Ей и так было все ясно. От этого печенья худеют. Так там и было сказано. А значит, чем больше его съешь, тем больше похудеешь.

Довольно скоро она стала съедать по пачке печенья в день. Это помимо всего другого, более существенного. Наверное, она не прочитала то место, где говорилось, что это печенье должно заменять еду, а не дополнять ее.

В отличие от Эммы она не прибегала к более драматическим очистительным методам, и главным образом потому, как она с удивлением потом поняла, что не могла причинить страданий своим родителям.

Так-так-так, думала она, сидя в модном ресторане, вся такая роскошная и стройная. Может, я и не ненавижу вовсе эту старую ведьму. Какое разочарование! О Господи! Меня вдруг осенило. Да ведь я не была дома с Рождества. Разве можно лишить мамочку той радостной минуты, когда она наконец-то увидит свою дочь такой, какой всегда хотела видеть!

Она с трепетом представила себе это радостное событие и отметила в уме, что визит к родителям состоится в ближайший уикенд.

Гейл ждала, когда ее подруга снова обратит на нее внимание.

— Прости, Гейл, ты сказала нечто такое, что навеяло на меня воспоминания. Я тебя слушала, правда. Продолжай, прошу тебя.

— Если тебе неинтересно, ты так и скажи. Мне казалось, что ты хочешь понять Эмму. Между прочим, я могла бы сейчас быть в другом месте.

Марина еще раз извинилась. Гейл успокоилась и продолжила свой рассказ.

— Ее мать и отец брались за любую низкую работу, которая попадалась этим двум рано состарившимся полуграмотным людям. Они предпочитали работу с дополнительными доходами — уборка транспорта, что обеспечивало всей семье бесплатный проезд, работа на фабрике, где рабочим каждый день доставались ломаное печенье или мясные обрезки. Эмма шутила, что никогда не была голодной.

Марина улыбнулась.

— Можно сказать, они замечательно заботились о своей семье.

— И старались облегчить ей жизнь. Сказать можно все что угодно. Но они не знали, что делать с Эммой. Она была большой умницей, рано начала читать, и все такое. Но в доме не было ни одной книги, и ей не разрешали после школы ходить в библиотеку. Они испытывали перед умственными занятиями ужасный страх, которому подвержены некоторые интеллектуально неразвитые люди.

Ишь какая птица, подумала Марина. Если я думаю о своих родителях в точности то же самое, это не означает, что можно произносить такие вещи вслух.

— Она им точно вызов бросала. Ей не свойственно было делать то, чем занимаются другие дети. Эмма не гуляла с мальчиками и вообще непонятно как развлекалась. Да и внешне не была похожа на других. Она была очень мила. И не пожелала следовать семейной традиции, согласно которой нужно быть пухлым и толстым. Они все ели с подносов, сидя перед телевизором, так что ей нетрудно было складывать еду в карманы, чтобы потом от нее избавиться.

И, что еще важнее, она не обнаруживала желания внести свой вклад в семейную казну. Все другие работали лет с одиннадцати. На рынках, в соседних магазинах, везде, где не слишком строго соблюдаются правила.

Но Эмма была далека от всего этого. Ей хотелось вырваться, и она знала, что для этого есть только один способ — образование. Она училась каждую свободную минуту. Друзей у нее не было, потому что девушек, которые ей нравились, она не могла пригласить в свой шумный, довольно неопрятный дом. Да и времени для друзей у нее не было. И к тринадцати годам она стала умной, честолюбивой, симпатичной, стройной.