Американский хищник - Морин Каллахан

ему непонятна жестокость подобных действий. Когда во время психиатрической оценки его спросили, наносил ли он в детстве тяжелые повреждения кому-нибудь, он все свел к пустякам.

– Несколько незначительных драк, – ответил он абсолютно серьезно. – На самом деле, я не люблю конфронтации.

Несмотря на уверения Киза, Хайди настаивала, что ничего не помнит об инциденте с кошкой. Она повторяла, что никто из родителей других детей не рассказывал когда-либо ей или Джеффу об этом. Создавалось впечатление, что какая-то часть ее твердо верила, что ничего подобного не произошло, в то время как другая сознавала – это было вполне возможно. Таким мог быть единственный способ ее примирения с самой собой – вера, что детство Израела не сыграло никакой роли в его превращении в монстра, хотя в глубине души она подозревала, что это не было полностью правдой.

– Он не делал ничего плохого до самых последних лет жизни с нами, – сказала она.

В пятнадцать лет Киз начал строительство хижины примерно в миле от родительского дома. Он обучился ремеслу, сначала наблюдая, а потом и помогая отцу, взявшемуся за строительные работы для людей из «Ковчега». В шестнадцать он завершил постройку и поселился в ней один. Хайди не одобряла затеи, но не пыталась остановить сына.

– Я считала его слишком юным, – сказала она. – Мне казалось, что семья создает гораздо более здоровую среду обитания.

К тому времени Джефф тоже закончил постройку дома, и вся семья перебралась в него. Там был генератор, пропановые лампочки и плита для приготовления пищи. Они смогли теперь нагревать на ней воду.

Но для Киза это все не имело значения. Он сфокусировался на одной цели и нуждался в одиночестве для ее достижения.

– Я охотился на всех возможных животных, – рассказывал он.

Он понял, что для охотника терпение было так же важно, как меткость стрельбы, и тренировался, чтобы уметь находиться в неподвижности часами, обострил органы чувств, чтобы чуять животное издали, слышать малейший шорох, стал экспертом в маскировке. По его словам, в основном он отстреливал оленей, знал, как разделать тушу на мясо, которое отдавал семье. Но охота ради выживания перестала быть главной целью. Охота на животных перестала быть главной целью.

– Пробираясь через лес, ты видишь кого-то, а они тебя не видят.

Киз часто сидел, спрятавшись, и часами наблюдал за людьми. Он думал при этом, как легко мог бы завалить одного из них и заставить остальных разбежаться.

– Помню, что делал это, когда мне исполнилось тринадцать или четырнадцать лет, – сказал он.

В 1994 году, в возрасте шестнадцати лет, он был арестован за кражу из магазина. Он отделался приговором к общественным работам, но терпение Джеффа и Хайди истощилось. После обыска в его хижине и обнаружения нескольких краденых стволов они насильно привели его домой, заставили вернуть оружие владельцам и колоть дрова, чтобы возместить нанесенный ущерб. Киз считал реакцию родителей отчасти лицемерной. Браконьерство незаконно, но они поощряли его заниматься им, потому что это было им на пользу. Так чем же магазинная кража хуже?

Хайди припомнила, как после этого в поведении Израела наметился реальный сдвиг. Задним числом она понимала, что он мог пытаться дать ей понять, каков он на самом деле. Она уже почувствовала его отчуждение от религии и опасалась, что такое же отчуждение он начнет испытывать по отношению к ней. Однажды они спускались на машине по склону холма в долину. Хайди сидела на пассажирском месте его пикапа. И Израел задал ей неожиданный вопрос:

– Мама, тебе когда-нибудь приходило в голову, что все твои дети могли бы предпочесть жить не так, как живете вы с папой?

– Израел, – отозвалась Хайди. – Ты сам не понимаешь, о чем говоришь.

– Что ж, – сказал он, – мы все необязательно должны это делать. Жить, как вы с папой.

Это был сокрушительный удар. Хайди почувствовала полное отторжение от нее и Джеффа не только cо стороны Израела, но и других детей тоже. Сколько из них ощущали то же самое? Сколько отрекутся от Бога? Сколько покинут их? Это было чем-то немыслимым. Наверняка, думала Хайди, они придут в чувство.

Уже вскоре после этого эпизода Израел объявил родителям, что больше не верит в их способ жизни и веры. Его отец уже отстранился от «Ковчега» после бойни при Уэйко[12] в 1993 году, и Израел был вправе рассчитывать на его понимание. Но Джефф отрекся от него. Когда-то любимый сын, он стал теперь изгоем для всех, кроме Хайди. В этом вопросе она не соглашалась со своим мужем. Хайди любила сына, пусть он больше не любил Бога и не верил в него.

– Мама прощала мне это, – сказал Киз доктору. – Она заботилась обо мне.

И все-таки он ощущал на себе давление Хайди и ее верований, особенно когда дело дошло до проснувшейся в нем сексуальности. Ему исполнилось восемнадцать лет, он работал на стройке и начал видеться с дочерью босса. Он сам стыдился этого. «Сегодня меня посетили греховные мысли о моей подружке», – записал он в дневнике. Остальные страницы были покрыты цитатами из Библии. Когда Хайди и Джефф узнали о его любовной связи, они запретили ему видеться с девушкой. Он мог только писать ей письма. Что он и делал.

Осенью или зимой 1996 года Хайди и Джефф решили, что настало время снова переехать. Израел не был единственным ребенком, приносившим неприятности.

Как она позднее писала в покаянном письме, размещенном на сайте церкви в Уэллсе, Отемроуз и еще две ее сестры тоже восстали против родителей. Это письмо позволяет прекрасно понять психологическую динамику семьи Кизов.

Начала Отемроуз с цитаты из псалма 50:7. «И во грехе родила меня мать моя, – писала она, прежде чем перечислить свои неправедные дела. – Я… приносила огорчения своей матери, о чем она сказала мне… Я стала бессердечной. Я смотрела то, что считала хорошим кино. Но затем стала бороться с нечистыми помыслами и грехами. Начала слушать современную «христианскую» музыку. Я признавалась в этих грехах и пыталась остановиться, но все делалось только хуже, и то, что я смотрела, становилось все хуже. Я находилась в таком состоянии, когда, слава Богу, почувствовала себя проклятой».

Казалось, что дети Кизов верят в моральное разложение как в путь к спасению.

Отемроуз начала сомневаться в Библии и в самом по себе христианстве, писала она сама. Она называла себя грешной, падшей, обременительной и брошенной. Она описывала себя испуганной, сбившейся с пути истинного, задающей неверные вопросы, зачумленной. Она считала, что ее ждет ад. «Избави меня от этих черных