Вызовите акушерку. Тени Ист-Энда - Дженнифер Уорф

Следующий рейс закончился, но денег так и не было. Еще несколько – и всё по-прежнему. Я разозлился и сказал, что, если он не рассчитается со мной, я уйду. А он только улыбнулся и ответил: после следующего, мол, Джо, ты мне поверь. Ну, тут я уже понял, что денег мне не видать, и, когда мы вернулись в Лаймхаус, я сбежал.

Он умолк и затянулся, но трубка погасла, поэтому он отрезал щепку перочинным ножом и поджёг её. Пламя едва не обожгло ему брови, и я с тревогой подумала, что однажды он может устроить пожар. Он плохо видел, и руки у него тряслись. Сколько же таких стариков играет с огнём в этих квартирах?

– Понимай я, что происходит – не ушёл бы с баржи, пусть там и не платили. Я был там счастлив и занят делом, а что ещё нужно мальчишке? Шкипер с помощником были неплохими людьми. Мы хорошо ладили. У меня была еда и койка. Чего ещё нужно в жизни? Зачем нужны деньги? Беда в том, что шкипер пообещал мне флорин в неделю, и я на это рассчитывал. Если б он с самого начала предложил мне учиться навигации и обращению с лодкой за бесплатно, я бы согласился, и мать бы мной гордилась. Но он соврал мне, и это было его ошибкой – и моей бедой.

Джо ушёл, думая, что легко устроится на другую баржу. Но работы не было. На прочих баржах шкиперы с помощниками работали по двое, поскольку никто не мог себе позволить платить юнге. Только на «Британском льве» имелись юнги – поскольку им не платили. Джо целыми днями слонялся по берегу и причалам, умоляя взять его на борт, но всё впустую.

За полгода на реке он загорел и окреп от работы на свежем воздухе. Он ловил кроликов и рыбу или воровал морковь и репу на прибрежных полях и благодаря хорошему питанию изрядно подрос. Густонаселённый Поплар, душные дома и тесные улицы давили на него, а недостаток солнца и свежего воздуха чуть не свёл с ума. Еды не хватало, и он снова побледнел и исхудал. На барже он держался прямо, и глаза его сверкали от гордости за свою должность юнги. На улицах он сутулился и волочил ноги, а взгляд его потух. Но хуже всего были мысли: он понимал, что стал одним из тысяч выброшенных на берег в Докленде, немытых, голодных, оборванных, неграмотных, без каких-либо перспектив в жизни. Ему было пятнадцать лет.

Из всех доступных для мальчика вариантов самой тяжёлой и унылой была работа в порту. Джо мог бы продолжать поиски, и ему, конечно, стоило так и поступить, но, попробовав на вкус речную жизнь и работу с грузами, он не желал признавать себя сухопутной крысой. Большую часть времени он слонялся у затвора дока в толпе голодных оборванцев, мечтающих получить место. Здесь в любой момент могла завязаться драка.

Естественно, мать переживала за него. Ей радостно было видеть сына окрепшим и выросшим после полугода на барже. Узнав, что его обманули, она, конечно, пришла в ярость. Но сделать ничего было нельзя, и она мудро решила промолчать и просто радовалась, что сын вернулся и так хорошо выглядит. Но, заметив, как на него давят долгие месяцы бедности и безработицы, она стала волноваться. Кроме того, теперь ей приходилось его содержать. Она зарабатывала на жизнь преимущественно стиркой. Старшие дочери ушли из школы и вкалывали на фабрике по производству рубашек. Джо знал, что его кормит тяжкий женский труд, и всё в нём восставало против. В тринадцать он мечтал занять место отца и содержать семью. Теперь же, два года спустя, пришлось признать, что он не просто не зарабатывает, но ещё и сидит на шее у женщин.

– Опустившись на самое дно, я встретил рекрута… – продолжал он. – Подождите, а который час? Я сижу здесь, болтаю, а вы, душечка, так слушаете, словно вам интересны все эти стариковские россказни. Простите, мне не так часто выдается случай поговорить. Надеюсь, я вас не утомил.

В этот момент напольные часы торжественно отбили четверть часа.

– Сколько сейчас? Четверть одиннадцатого?

– Нет. Четверть двенадцатого.

– Быть того не может! Как же летит время, когда я счастлив. Я разговорился, а вам нужно идти, девочка моя. Вам завтра работать и надо хорошенько выспаться.

Мне пришлось уверить его, что он совершенно не утомил меня, что мне необычайно интересно его слушать, и я прекрасно провела время. Конечно, мне было пора, но я пообещала ещё заглянуть к нему на херес, чтобы провести вечер в хорошей компании и услышать продолжение.

Поднявшись на ноги, я взглянула на камин и с удивлением увидела на дымовой трубе большое чёрное пятно неровной формы, которое к тому же словно шевелилось или мерцало, как масло или что-то мокрое. Раньше я этого не замечала и из любопытства подошла поближе, чтобы разглядеть.

Когда я поняла, что́ передо мной, то мне пришлось зажать себе рот, чтобы не закричать от ужаса. Чёрное пятно состояло из тысяч жуков. Я уже слышала, что эти квартиры кишат насекомыми, но никогда их раньше не видела. Они жили в щелях стен и потолков на всех этажах и в каждой квартире, выползали по вечерам, влекомые теплом, и избавиться от них было невозможно. Они исчезли только через несколько лет, когда эти здания снесли.

Я стояла не двигаясь, словно приросла к месту, и в ужасе оглядывалась, понимая, что на самом деле насекомые повсюду. Стало казаться, что у меня начался зуд. Мне вспомнился ужасный случай из учебной поры, когда к нам в больницу поступила старая цыганка, сгорбленная, с обветренной кожей и грязными всклокоченными патлами. На третье утро мы обнаружили, что белая подушка под ней почернела – от вшей. Волосы её были покрыты тысячами яиц, которые раскрылись в тепле больничной палаты. Мне вместе с другими молодыми медсестрами пришлось отмывать её. Она сопротивлялась, и вши скакали повсюду – у нас ушёл не один день, чтобы избавиться от них. Неудивительно, что меня охватил зуд при виде жуков!

Мистер Коллетт, к счастью, не разглядел ни насекомых, ни моего лица. Он с улыбкой протянул мне руку. Я кое-как собралась с силами, попрощалась и снова поблагодарила его за чудесный вечер.

Выйдя на улицу, я поёжилась – и от холода, и от омерзения – после чего оседлала велосипед и направилась в Ноннатус-Хаус, мечтая о горячей ванне.

У меня перед глазами стояли жуки, и я дурно спала. Мне снилось гигантское чешуйчатое чудовище, которое росло как на дрожжах и готовилось прыгнуть на меня. Распахнув ужасающие челюсти, оно хищно заревело, и я с криком проснулась. Это оказался будильник. Дрожа от ужаса, я огляделась, но никаких насекомых вокруг не было. Я раздвинула занавески и осмотрела комнату. Ничего. Я не могу туда вернуться. Это слишком ужасно.

К завтраку я спустилась бледная, с опухшими глазами, и вяло ковыряла свои хлопья за большим кухонным столом.

– Да что с тобой? – требовательно спросила Трикси. – Я-то думала, что ты восьмидесятилетнего старика навещаешь. Или это был восемнадцатилетний старик?

– Да замолчи ты! – огрызнулась я и рассказала девушкам о насекомых. Они в ужасе заахали, а Трикси, самая эмоциональная из всех, пригрозила придушить меня, если услышит ещё хоть слово. Синтия смотрела на меня с сочувствием, а Чамми воскликнула:

– Иосафат великий! Просто кошмар! И что ты сделала?