Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв

– Во всяком случае, что уж сделано, то сделано. И без того потрепали узкоглазых.

– Ведь попали-то прямиком в надстройку флагмана! – поддакнул Коломейцев. – Может, и Того… того? Видели, какая у них сумятица возникла!

– А «Микаса» совсем перестал бить носовой! – вставил свои дифирамбы старший артиллерийский офицер.

Командующий только осклабился. Пока всё шло хорошо!

Совсем скоро неприятельский огонь стал спорадическим, затем и вовсе прекратился. Японская эскадра перестраивалась строем пеленга и на эволюциях слегка сбила себе ход. И теперь тянулась, медленно сокращая, навёрстывая… по кабельтову, по полмили.

Броненосцы расползались, выкатываясь один из-за другого, и уже сейчас все четыре могли вести погонную стрельбу, кабы не дистанция.

Концевые крейсера сместились влево во фланг отдельным боевым отрядом. Однако вперёд не лезли.

– Никто и не рассчитывал, что Того будет долго терпеть наше издевательство, – хорохорился Рожественский. Хотя лёгкая досада проскользнула – уж больно удобно было «грызть» противника с выгодных позиций, не подвергаясь достойному ответному огню.

– Правый пеленг, – примерился Коломейцев с каким-то особым оценивающим прищуром, – они выстроились правым пеленгом!

– И что?

– Мы по-прежнему собираемся придерживаться подобной тактики?

– Несомненно.

– В таком случае первое, на что хочу обратить внимание, противник ещё на некоторое время имеет ограниченность манёвра на правый траверз, там, где изобаты.

– Согласен, – снисходительно кивнул адмирал.

– Однако если мы повернём в «палочку» на вест, броненосный отряд Того лёгким двухрумбовым доворотом влево открывает себе углы вплоть для кормовых орудий главного калибра. – Кавторанг дал знак ординарцу, что стоял наготове с писчими принадлежностями, взял у него планшет и уверенно наметал на листке вероятные пунктиры и секторы огня. – Вот смотрите… примерно так – пеленг с «S» на «SE»![33] А вот если повернём на ост, у него возникнут сложности с эволюциями в повороте. Или перекроет своим же мателотам директрису.

Рожественский скептически изучил чертёж своего флаг-офицера, выбрал другой карандаш, оказавшийся красного цвета, и размашисто вывел стрелки:

– Если мы повернём на восток, Того просто будет следовать прежним курсом, лупя по нам бортовыми батареями. Или вовсе… повернёт «лево руля», отрезая! Чёрт возьми! Ну, это же положительно наглядно! – воскликнул адмирал, злой и одновременно довольный своей правотой. – Я уже говорил – отваживает хитрый самурай нас от Квельпарта! Хм. А не ведомо ли ему, что Витгефт совсем близко? А?.. А ежели действительно первая Тихоокеанская уж на подходе?

Все, словно сговорившись, перевели взгляд на траверс, обозревая пространство левее суши, где – а вдруг, дымы «артурцев»!

Впрочем, на столь скорое появление кораблей Витгефта никто и не надеялся.

Лишь дальше почти прямо по носу скользила стайка своих миноносцев, с напряжением поддерживая на крупной зыби строй и ход. И ещё в более заведомой безопасности резал волны «Рион».

– Конечно, мы не пойдём на поводу у Того, – безапелляционно заявил командующий, будто монолитом развернувшись всем корпусом в сторону кормы.

Задумался. Нахмурился.

Признаться, Зиновий Петрович ожидал, что после боя с Витгефтом хотя бы один броненосец линии неприятеля поимел повреждения, повлиявшие на ходовые качества. «Что сбило бы им весь практический эскадренный ход».

Однако наблюдение и замеры такой уверенности не давали. «Прут, нехристи, не остановить!»

Получалось, что при неблагоприятных сценариях (помня о данных Джейн) вражеские корабли однозначно будут иметь резерв скорости, как минимум в один узел. «А потому, так или иначе, выступают в роли эдаких загонщиков! Что бы там ни предполагать об их потерях в артиллерии, мощь четырёх броненосцев, надвигавшихся уступом, никто не отменял».

Идеальность японского строя лишь портил «Фудзи», то отставая, то выравнивая интервальность, срезая на манёвре углы. Чуть правее и далее, не менее разлапистыми силуэтами и существенным довеском обособились броненосные крейсера. «Быстроногие», под десять тысяч тонн, с вполне серьёзными восьмидюймовками главного калибра.

«Встреться они без главных линейных сил Того, им бы только и оставалось, что уносить ноги. Но если с востока подоспеет Камимура, дело примет совсем иной… дурной оборот. Не мог Того не позвать Камимуру, – совершенно уверенно решил Рожественский, – а интересно…»

И на всякий случай спросил:

– Мы по-прежнему глушим «искрой» эфир?

– Так точно.

– А не попробовать ли нам достучаться до «Маньчжурии»?

Предложение, естественно, было истолковано как приказ, принято в ответственность старшего флагманского офицера, убежав по исполнительной цепочке.

Следовало оповестить, в том числе и мателоты, что также усиленно «фонили» на телеграфных беспроводных частотах (надо сказать, что ознакомившись с перспективами радиоборьбы, Рожественский подошёл к этому делу со всей серьёзностью, даже на таком неприхотливом уровне). Теперь дело было за «маркони»-телеграфистами, когда они наладят свои приборы, отстучат-отморзянят сообщения, получат ли – не получат «квитанции». И скажут-доложат «да» или «нет»!

При этом не стоило забывать и о работе вражеских станций, как в противодействии, так и в оперативном использовании, полагая, что Того вполне может скидывать ориентировку Камимуре, если он действительно где-то поблизости. Связаться же телеграфным сигналом с «Маньчжурией» было вполне по силам, поскольку японцы, отправляя судно в дозорно-патрульную экспедицию в северные широты, снабдили трофейный пароход улучшенной станцией, с большей дальностью действия.

А пока продолжали мешкать, наблюдая, как броненосцы японской эскадры постепенно сокращают расстояние.

Монотонность докладов дальномерных постов поднималась на тональность выше по мере умаления показаний:

– Шестьдесят!

«Шестьдесят» – и флагманский «Суворов» и держащие интервал на траверсах мателоты ещё могли сохранять некоторый промежуток времени… и мили-кабельтовые на зюйдовый курс.

До отметки и окрика «пятьдесят пять!».

Они не знали…

* * *

Они не знали, что «Маньчжурия» ещё каких-то полтора часа назад на всех парах, заклепав клапана, надрываясь кочегаркой и машинами, бешеной скачкой по волнам улепётывала от крейсера-«собачки» контр-адмирала Дэвы.

На полуюте парохода пылал пожар, сбитый грот увлёк за собой все растяжки антенн, и о каком-то налаживании связи не могло быть и речи.

Командир вновь возвращённого под Андреевский флаг вспомогательного крейсера допустил ошибку – завидев дымы неизвестных кораблей, беспечно позволил им подойти слишком близко, уповая надеждой, что это передовой дозор Витгефта. И шансов убежать у «Маньчжурии» при максимальных восемнадцати против паспортных двадцати с половиной узлах «Читосе», что Дэва выделил в погоню за «русским», не было.

Потому что не было этих «восемнадцати»…

Впрочем, и японский бронепалубник на крупной зыби сам едва давал девятнадцать. Успев метко влепить двумя снарядами при первом контакте, переваливающийся с волны на волну пятитысячетонный крейсер теперь лишь сеял всплесками вокруг да около убегавшего «русского».

Погоня затягивалась, всё дальше уходя на вест, что никак не стыковалось с планами командира 3-го боевого отряда.

Контр-адмирал Дэва получил телеграммой совершенно однозначный приказ – следовать к Квельпарту, где могла ждать более жирная добыча, где флот микадо, вероятно, схватился с отрядом