Плохие мальчики не влюбляются - Эля Пылаева

— Пять минут подожди, мне нужно ключи взять.

Паша проходит внутрь, тискает между ушей собаку. Она затихает, присев у забора и подозрительно смотрит на меня.

Через пару минут Паша сбегает с крыльца.

— Павел! — неожиданно появляется следом за ним мужчина в форме.

По внешнему сходству заметно, что отец.

Что-то негромкой выговаривает. Лицо словно неживое, застывший портрет. А вот губы… Губы у него такие… Неприятные. То оскаливаются презрительно, то вытягиваются в бездушную линию. И глаза очень светлые холодные. Не моргает… На фашисткого офицера похож. Прямо, как моя Белла. Это одна безжалостная порода. Я таких сразу вижу.

Паша опускает взгляд, молча выслушивая.

— В глаза смотри мне, когда с тобой говорю, — повышает голос его отец.

Эмоций в этот голос не добавляется, только еще больше льда.

— Понял меня?

— Понял.

— Свободен. Фу! — неожиданно рявкает на ткнувшуюся головой в руку Паше собаку.

Вздрагиваю.

Огромный пес испуганно отлетает на несколько шагов.

Паша возвращается. Садится передо мной.

Когда обнимаю его, чуть повыше талии, чувствую даже через кожаную куртку, как долбится его сердце. У меня и самой так долбилось раньше, когда меня морально прессовали.

Нехороший у него отец. И брату его действительно — конец, если что-то такое всплывет.

Я сочувствую. Уж лучше никакого, чем такой.

— Почему ты не в военном?

Мне кажется такой папа мог отдать сыновей только в военное.

— Год проучился. Потом — травма.

— А брат в военном, да?

— Да, — вздыхает.

— Он младше, старше?

— Мы двойняшки. Экошники.

Едем опять куда-то.

Внутри меня тревожно и неприятно. Паша помогает не просто так. Я помню, что ему от меня надо. Он пока не говорит об этом, но скажет.

Я не думаю сейчас про Рафаэля. Я думаю про деньги. Считаю снова, на сколько их хватит, чтобы погасить страх, противной змеей неопределенности вращающийся внутри меня. Я ей даже благодарна — этой змее, за то, что она отвлекает мои мысли от Рафаэля. Есть реальные жизненные сложности, когда они обрушиваются, душевные страдания отступают и ждут своей очереди.

Она наступает, обычно, когда ты ложишься спать и закрываешь глаза. И я боюсь сегодня засыпать.

О чем бы я не думала, образ ангела все равно стоит внутри. Он молчит. Не оправдывается, не глумится. Я чувствую только взгляд.

И мне кажется, спроси я его — зачем он сделал такую бессмысленную жестокую гадость, он попытается ответить и не сможет. Я мысленно отодвигаю его подальше с его ответами. Сердце от этого словно сжимают в кулак. Но когда не отодвигаю, оно рвется. Рвется от понимания: все, что показалось мне искренним и ценным таким не было.

Мне в душу словно вылили ведро дерьма. Противно от себя.

Воронин паркуется на стоянке перед каким-то домом. Свечка. Очень высокая. Один подъезд. Первый этаж — нежилое. Пустое. Там горит свет. Окна панорамные, еще не мытые. Внутри делают ремонт. Да и сам дом, судя по всему, совсем новый.

— Пойдем.

— Подожди… — неуверенно торможу я. — Нам же нужно в агентство недвижимости.

— Да не нужно… Это пустая квартира. Сюда никто не придет.

Заходим в лифт.

— Чья она?

— Мама купила. В тайне от отца. Давно хочет развестись, но боится. Решила, что как только мы с братом уедем подальше, сделает это. А пока здесь никто не живет. Ремонт правда не закончен. Но, пока не найдешь лучше — живи.

Лифт поднимает нас на самый верхних этаж.

Все двери на площадке еще обтянуты пластиком, кроме той, к которой мы подходим.

Он открывает ее, отдает мне сразу один ключ из связки.

Маленькая пустая спаленка без обоев и большая кухня. На кухне — диван, гарнитур, холодильник и даже есть плазма. И большой балкон!

— Пойдет?

— Конечно.

— Ну и отлично. Пользуйся.

Щелкает чайником. Достает из дивана новый комплект белья, подушку, одеяло.

— А мама твоя не придет? — мнусь я.

— Нет. Она сюда не ходит.

Мы пьем чай.

Я пью из кружки с надписью «ЧереПашка».

— Твоя? — кручу я.

— Была.

— ЧереПашка вырастет и станет ЧереПавлом, — вспоминаю старую шутку.

Паша прыскает от смеха чаем, закашливаясь.

Угораем…

— Дагер-то, не звонил?

— «Taboo topic», — стекает улыбка с моего лица.

— Ладно… Понял. Но позвонит.

— Не позвонит. Некуда звонить.

— А телефон где?

— Нет телефона. Куплю завтра.

— Сим-карту не продадут.

— Как?!

— Тебе ж нет восемнадцати.

— Но паспорт-то есть!

— Только в присутствии родителя с паспортом. Сам недавно обломался.

— И что делать?

— Не парься. Отдам тебе пока свою, которой не пользуюсь.

— Покупаешь мою услугу? — хмурясь, поднимаю на него взгляд.

— А у меня выхода нет, Динка, — опускает он свой. — У меня брата не будет, если это всплывет.

— Маме скажи!

— Мама слова не имеет. И денег тоже.

— Квартиру же купила.

— Это целая песня была. В двух словах не расскажешь. Ей пришлось «потерять» отцовский подарок. И выхватить за это. Ну и наши с братом деньги…

— Продать квартиру?

— Она в ипотеке. Оформлена на мою тетку.

— Мотоцикл твой?

— Он отцу принадлежит.

— Часы? У вас же всех Ролексы!

— Продал уже, а это дешевая бутафория для отца, — показывает запястье.

— Ну, неужели и правда убьет? — недоверчиво прищуриваюсь я.

— Я думаю, он просто исчезнет.

— Как это?!

— Как люди исчезают? Отец не потерпит такого.

Боже…

Растрепываю нервно волосы.

— Ну почему я-то?

— Я ищу кого-нибудь еще. Но мне надо, чтобы свой. Чтобы этот телефон не попал в чужие руки. Боюсь, могут попросить и больше.

— А в чьих он руках?

Пашка морщится, психуя отворачивается. Его всего передергивает.