Тропами ада - Людвиг Павельчик

Жил тут некий Рауфф, из бывших наемников, свирепый, но добродушный, уважением в округе за трудолюбие да верность слову своему пользовался. Он где-то в конце восемнадцатого века приехал, в поисках места для оседлой жизни – видать, степенности захотелось после буйной молодости, хотя и старым-то еще не был, едва четвертый десяток разменял, должно быть. Но у них, наемников, так и было тогда – до тридцати дожил, уже за счастье почитай да о заслуженном отдыхе подумывай. Ну и полюбились ему, видать, здешние края, купил дом – как раз тот, в котором ты сейчас квартируешь – да стал тихонько обживаться. Вскоре и жену себе привел откуда-то, говорили – скромная была да работящая, мало кто ее видел из соседей – в люди глаз не казала, должно быть, по запрету мужнему. Ну, не знаю я, в общем.

В четвертом году дочку родила мужу – тот, хоть и сына, понятное дело, ждал, все же рад был. Ангеликой нарекли. В общем, самая обычная семья деревенская – поле, охота, скот… Что еще нужно малограмотным крестьянам? Только Рауфф, к слову сказать, малограмотным не был. Никто не знал, конечно, ни его родословной, ни того, чем он до волонтерства своего занимался, но только любой вопрос, от правового до жизненного, он всегда разъяснить мог, да целый ворох книг собрал, все больше исторических да научных, хотя и художественные редкостью не были. Детей учить собирался. Одним словом – местной достопримечательностью был в те годы Рауфф.

Но не суждено бывшему волонтеру было жизнь без волнений прожить – через два с небольшим года после рождения Ангелики жена его померла в родах, вместе с ребенком, говорили – сыном. Что-то там не так пошло. В то время такое сплошь и рядом случалось и удивления не вызывало. Рауфф не стал чувства свои в люди выносить – молча похоронил обоих, крест деревянный поставил и ушел, не оглядываясь. Стал с той поры еще больше работать, чем раньше, да с соседями меньше общаться. Дочку передал заботам няньки, которую из другой деревни привез, чтобы меньше сплетничала, а все свободное время, если таковое случалось, за книгами или на охоте проводил. Друзей, как таковых, у Рауффа не было, за исключением, может быть, жившего невдалеке купца Линхофа, сын которого, Роберт, примерно в одно время с его Ангеликой на свет появился, да собственного управляющего Роббинса, которого он в помощь себе нанял, когда дела Божьей волей да собственным старанием в гору пошли. Жил больше затворником, на дочку внимания почти не обращал и в чужую жизнь не лез. Угрюмым был и крепким, как скала.

Тем большее удивление вызвала его выходка в начале двенадцатого года, когда он, вернувшись после одной из поездок в город, привез себе кандидатку в супруги, по виду – из числа ветеранок борделя – вечно хохочущую, полупьяную шлюху, что было с первого взгляда ясно всем, кроме одержимого ею жениха, мгновенно повеселевшего и заигрывающего с соседями в приступах счастья. Она, конечно, была весьма яркой особой, в первую очередь благодаря наносимым на лицо каким-то краскам, и могла преподнести себя, умело имитируя всем своим поведением собачью течку, на которую сбегаются с соловелыми глазами все окрестные кобели, чему, впрочем, учитывая ее предполагаемый род деятельности, удивляться не стоило. Семилетняя Ангелика старалась как можно реже попадаться на глаза будущей мачехе и при любой возможности убегала к своему приятелю Роберту Линхофу, где зачастую и ночевала, ибо мать Роберта с пониманием относилась к ситуации, в которой оказался ребенок. Отец же Ангелики, Рауфф, даже не замечал ее отсутствия, будучи поглощен своей пассией. Кстати, по-моему, никто так и не знал данного ему при рождении имени – он велел всем называть себя Рауфф, якобы во избежание путаницы.

Наконец состоялась свадьба и ажиотаж вокруг причуды Рауффа поутих. Жизнь вернулась в свою калею и повседневные заботы вытеснили остатки романтики из этого дома. Поток цветов и песнопений изрядно убавился, а вскоре и вовсе иссяк. Заключенное коммерческое партнерство с Арсани, одним из наших предков, требовало поначалу немалых вливаний, как денежных, так и временных, и Рауфф не мог проводить столько времени с женой, как в первые недели своей страсти, что, само собой, не могло ее не расстраивать. Привыкшую к аплодисментам и диферамбам, ее не могла устроить тихая жизнь в провинции и общество неотесанных соседок, она всеми силами стремилась переломить ход игры и укрепиться на позициях. Но тут ей на помощь пришла беременность, не только вернувшая ей внимание супруга, но и позволившая на какое-то время отвлечься от неудовлетворенности своей светской карьерой. Не знаю, хотела ли она вообще иметь детей, но этот был, что ни говори, очень кстати.

Так, в апреле 1813 года, родилась Патриция. Полное имя ее было Патриция Кристиана, но эти подробности, как заведено, известны лишь родственникам и близким друзьям. Этот ребенок был отцу не в пример более дорог, нежели его первенец, и он даже не пытался этого скрывать. Впрочем, Ангелика, надо признать, особым репрессиям также не подвергалась. Отец предоставил ей все возможности, наказал жене и слугам обращаться с ней ласково и нанял для нее, как и обещал, учителей, наотрез отвергнув предложение супруги отослать ребенка в пансионат. Сама же Ангелика особого восторга по поводу образования не испытывала, воспринимая уроки скорее как тягостную обязанность, а предоставленные отцом в ее распоряжение книги как потенциальный материал для растопки. Глупой при этом назвать ее было нельзя – она черпала знания из бесед с интересующими ее людьми и закрепляла их собственными размышлениями. Единственным ее другом оставался при этом Роберт Линхоф – они взрослели вместе, поверяли друг другу тайны и мало кто уже сомневался в том, что этот союз будет иметь продолжение.

Злоключения же самого Рауффа не окончились. Едва оправившись от родов, супруга убедила его в том, что жизнь в деревне слишком мрачна и однообразна и настояла на необходимости проведения неких "танцевальных вечеров", организацию которых она готова взять на себя. Уставший от жалоб избранницы, Рауфф был согласен на все ради обретения покоя и не имел ничего против невинных развлечений, как он поначалу именовал эти сборища, куда приглашались все мало-мальски стоящие на ногах соседи и представители округи. Очень скоро, однако, эти мероприятия стали именоваться среди населения не иначе, как "субботний бордель", и репутация эта крепла от недели к неделе.

Рауфф же, инвестируя все свое время и силы в работу и посему, как правило, крепко спавший во время ночных празднеств, долгое время оставался в неведении относительно происходящего под крышей его дома. Лучше бы ему пребывать в нем и далее, ибо последовавшая трагедия не добавила ему очков в чистилище. Как-то раз, в одну из субботних ночей, Рауфф был разбужен трясущимся от негодования собственным конюхом, решившим, по всей видимости, выслужиться перед хозяином ради будущей вольготной жизни. Бормоча тысячи извинений, конюх настоятельно просил Рауффа следовать за ним. До конца не проснувшись, тот пошел-таки за парнем, который привел его к дверям одной из комнат для гостей и испуганно отошел в сторону. До сих пор ничего не понимая, Рауфф толкнул дверь и вошел внутрь. Представшая его взору картина наконец открыла ему глаза на природу собственной жены, стоящей на коленях за весьма недвусмысленным занятием перед соседским фермером, пьяным и дурашливо ухмыляющимся. Судя по количеству известной субстанции, пролитой в волосы и на платье жены, фермер был далеко не первым за последний час, а, учитывая появившиеся в коридоре голоса – также и не последним.