Российский бутерброд - Геннадий Смирнов

– Но Вы бы мне намекнули, и я бы принял меры сам, как их непосредственный руководитель. А то как-то через голову… не хорошо. Министр, всё-таки. – Уже совсем не решительно, но всё ещё пытаясь отстоять свой суверенитет, произнёс Иван Иваныч.

– Намекнул?! – Явно теряя самообладание, выкрикнул Василь Васильич и, встав из-за стола, подошёл ближе к собеседнику так решительно, словно намеревался провести против него какой-нибудь замысловатый борцовский приём. Но вместо этого только наклонился к уху посетителя и, выразительным шёпотом, добавил: – Да я кричал об этом на всю страну, но ответа не услышал! Тогда пришлось, для особо непонятливых, перейти от слов к делу. И так будет впредь, если ты сам не в состоянии навести порядок в собственном доме. И это вовсе не вмешательство, запомни раз и навсегда, а выполнение мной моих функциональных обязанностей. Потому, что я здесь главный и отвечаю за всех вас, и, в отличие от некоторых, это прекрасно понимаю и осознаю. Всё. Я тебя больше не задерживаю. – Буквально на одном дыхании завершил он свою торжественную и пламенную, облачённую в правильные слова, речь.

Но Иван Иваныч воспринял её по-своему, от чего на него пахнуло каким-то нехорошим холодком с еле уловимой примесью подвальной сырости. Не в силах подняться, он с содроганием вспомнил недавний разговор и ту, поразившую его, улыбку, с которой Василь Васильич тогда неопределённо произнёс: – Ну зачем же раньше времени вешать ярлыки?

– Может, всё же, я сгущаю краски? – Постарался мысленно себя успокоить Иван Иваныч и направил взгляд на сидящего за столом Главного человека. Василь Васильич тоже смотрел на него. Но… о, ужас! Почему-то на нём был маршальский мундир от Юдашкина, и он, с той же улыбкой, но с лёгким грузинским акцентом, спрашивал: – Или у тебя что-то ещё? Иван Иваныч почувствовал, как у него закладывает уши и немеют конечности; он устало и безразлично (будь, что будет) закрыл глаза. А когда открыл их, – нашёл себя в своём кабинете. Что происходило между этими двумя событиями, сколько прошло времени, и как он оказался на рабочем месте, глава исполнительной власти более-менее внятно объяснить не мог.

– Как странно, – думал Иван Иваныч, – в прошлый раз какая-то неведомая сила переместила меня из предвыборного штаба в кабинет, а потом эти слова и улыбка. И сейчас вновь непонятное перемещение и опять та же улыбка. Это совпадение или чья-то расчётливая игра? Материалистический подход Иван Иваныча к жизни начинал давать трещину. – Чертовщина какая-то, – повторил он, большим и средним пальцем потирая виски. Неизвестно к каким бы ещё выводам он пришёл в своих эзотерических изысканиях, если бы, наконец, не наткнулся на инкрустированный малахитом столик, в котором, до последнего времени хранился без дела любимый Macintosh. Сколько раз эта чудодейственная машина помогала её хозяину найти душевное успокоение или приемлемый выход из самых дальних и неизученных уголков мозга! Но сегодня… лучше бы он его не включал.

Не успел монитор компьютера отсветиться бело-лунным светом, как на его поверхности, – что до сих пор остаётся для Иван Иваныча загадкой, – появился интерьер высочайшего кабинета. За столом напротив друг друга сидели хозяин и его новый главный администратор, Иван Сергеич.

– Ну и?.. – Обратился Василь Васильич к гостю, закрывая страницу газеты и откладывая её в сторону, в стопку других, просмотренных ранее, периодических изданий. – Ничего. Ничего про министра. Даже министерство так, штришком упоминается. Во всём виноваты тётки-коммерсанты. – Радостно подытожил он.

– Слушай, а зачем ты вообще всё это на свет Божий разрешил вытащить? – Поинтересовался гость.

– Пора настала. Народу нужна борьба с коррупцией. Он её получил и, возможно, получит ещё. – Пояснил хозяин кабинета.

– Ну хорошо. – Согласился гость, – я бы мог понять, если бы этот министр не был в твоём подчинении…

– А он и не был, когда всё это творил, ну, в смысле, когда всё это тётки проворачивали. Тогда им другой руководил. Покрывал ли он эти безобразия или просто в силу неопытности не замечал, не знаю. Но я подозревал, что там что-то не так, однако сделать ничего не мог, не по должности было. Зато сейчас, когда терпеть мздоимство больше нельзя, я, как гарант порядка и прочего, пойдя навстречу трудящимся, вскрыл этот нарыв. Конечно же, – предвосхитил вопрос гостя Василь Васильич, – я не собираюсь прилюдно клеймить за это кого бы то ни было, хотя… если ситуация развернётся непредсказуемо, всё может статься.

– Я бы сейчас, для закрепления успеха и поднятия градуса всенародной любви, этого министра посадил. Вот тогда бы точно шапки в воздух полетели от восторга. – Высказал своё мнение гость.

– Возможно, ты прав, – частично согласился с ним хозяин кабинета, – но пока рановато, к концу срока могут забыть, зато сейчас опять вспомнят про ГЛОНАСС. Тогда кого сажать? Иван Сергеич озабоченно почесал макушку. А Василь Васильич продолжил. – Посадить мы его в любой момент можем. Всё в нашей власти, но ты же знаешь, что я своих до последнего держу, не сдаю. Да и вообще, дело это таким боком повернулось, что посадка пока не самое главное. Оно мне такую службу сослужило, о которой я и не мечтал.

И Василь Васильич рассказал Ивану Сергеичу про Михал Михалыча, который лёгким движением руки инициировал мониторинг общественного мнения, чуть не референдум, совершенно бесплатно для казны. Всего-то, подписал разрешение на размещение в столице плакатов с изображением Сталина в преддверии юбилея Победы. И что оказалось? Оказалось, что массы, в принципе, почти готовы принять его, Отца Народов, стиль руководства. И про статейку в каком-то журнале, в которой общественно-политическая ситуация в стране сравнивается с бутербродом, где между белым и чёрным ломтями хлеба располагается неуклонно истончающийся слой масла. И ещё про многое другое, пока не дошёл до главного.

– Так вот, – подвёл он промежуточный итог, – кто-то испугавшись нашей силы, кто-то от усталости и неверия в собственную, а кто-то просто от безразличия, но все они, если не поняли, то смирились, что жить по предлагаемым нами правилам будет для них лучше и спокойней. Иван Сергеич согласно покачивал головой и понимающе улыбался. Василь Васильич, решив, что тому нечего возразить или добавить, продолжил.

– А теперь вернёмся к тому, с чего начали. Ты ведь не думаешь, что вокруг нас одни дураки, которые верят, что можно было распродать половину недвижимости военного министерства без ведома его главы. Что он не подписывал распоряжения и директивы, обосновывающие ненужность объектов и их вредность для армии. Что он не видел, где и как живёт его подчинённая и так далее, и тому подобное. Я уже не говорю о министерской сестрице и её непонятно откуда взявшихся доходах. Конечно же не верят! Но молчат. Ни в газетах, которые я тебе показывал, ни даже в обожествляемом Иван Иванычем интернете никто не поласкает министерское имя. Считают его безгрешным? Чёрта с два! У него только за одну халатность на лбу статья пропечатана. Всё очень просто – я сказал, что у следствия к нему претензий нет. Alles.[2] Этого уже достаточно. И это самое главное! Потому, что теперь они поняли, что альтернативы нет и жить придётся по одним, нашим, правилам! И тогда мы без оглядки, только исходя из целесообразности, будем решать, что с кем делать! – С патетикой в голосе закончил Василь Васильич и победоносно посмотрел на коллегу.