Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

И вот я беседовал с одним парнем, недавно произведенным в офицеры, который с жадностью поглощал персиковое мороженое. Пот лил с него ручьем, смачивая его редкие тонкие усики.

– Ты только послушай! – сказал я Мэри-Джо, которая подошла ко мне, лениво толкая перед собой мусорный ящик на колесиках и вытирая рукавом пот со лба. – Этот молодой офицер сообщил мне, что они получили предельно ясный приказ в связи с предстоящей демонстрацией. Расправа будет самой жестокой!

– Так точно, мадам, – подал голос из-за решетки парень, с удовольствием рассматривая очередную порцию мороженого. – Могу подтвердить. Мы их в фарш превратим!

– Ты слышала, Мэри-Джо?! В фарш! Так оно и будет.

– Так точно! Мы им покажем, чтоб неповадно было. Уж они получат сюрприз!

– Какой сюрприз? Надеюсь, неприятный? Я ведь тоже из полиции, разве нет?

Мы с ним, кажется, были на одной стороне. Мы подчинялись примерно одному и тому же начальству, оба давали присягу, сажали людей за решетку, у нас был одинаково сумасшедший график работы, нам платили одинаковые гроши, мы подвергали свои жизни опасности ради поддержания порядка, наши жены портили себе кровь, а потом в конце концов бросали нас ради лучшей жизни с личностями без стыда и совести, нас с ним запихивали в фургоны, чтобы мы там поджаривались живьем, или выгоняли на улицу переодетыми под панков, и что же в результате? Я не говорю о братстве, но должно же существовать чувство принадлежности к одному цеху! Разве нам нельзя хотя бы обмениваться информацией с коллегами?

Я позеленел от злости.

– А ты, Мэри-Джо, далеко ты продвинулась в своем расследовании? Черт возьми, я и из тебя тоже должен сведения вытягивать клещами?

Мы вернулись, чтобы переодеться. Я прыгал на одной ноге, с трудом натягивая брюки, потому что был еще слишком взвинчен. Восемь вечера. Мы провели четырнадцать часов на дежурстве перед банком, и за весь день у нас в желудке не было ничего, кроме фруктового мороженого. Захват заложников завершился жутким кровопролитием, и мы в очередной раз доказали, что бессильны, не способны помочь вдовам и сиротам – поверьте, сердце самого закоренелого полицейского в момент смягчается, когда затрагивается эта тема. Когда выносили тела погибших, толпа нас освистала.

Зажатые между двумя рядами металлических шкафчиков, при тусклом свете лампочки, дворничиха и продавец мороженого, обливавшиеся едким потом, падавшие с ног от усталости, пережевывали события дня.

– Ты уже столько времени мотаешься по кампусу, – сказал я, отыскивая в своем шкафчике расческу, – и что это тебе дало?

Мэри-Джо мазала подмышки розовым полупрозрачным карандашиком-дезодорантом. Это было что-то новенькое. После долгих часов, проведенных на солнцепеке, бедняжка спала с лица. Губы у нее были плотно сжаты. Волосы торчали во все стороны. Бретельки лифчика врезались в плечи, а резинка трусов прямо впивалась в кожу.

– Дело продвигается так, как ты планировала? – спросил я уже мягче.

Хоть я и был твердо уверен, что она зря старается и ее расследование ничего не даст, это не мешало мне ее жалеть; Рита говорила мне, что Мэри-Джо относится к этой работе очень серьезно.

– Я опросила уже человек двенадцать, – вздохнула она. – Продолжаю идти по его следам.

– Вот скотина! Он тебя доведет!

– О да! Кому ты это говоришь…

В довершение всех бед о розысках Мэри-Джо пронюхали. Вчера над ее рабочим столом кто-то повесил гирлянду из презервативов и открытый тюбик вазелина, который вытекал на бумаги; все это болталось на ленте с надписью «Офицер по связям с геями и лесбиянками», и теперь все хихикали у нее за спиной. Два парня из отдела нравов уже получили от нее за это по морде, а мне даже пришлось вмешаться и оттащить ее, когда она чуть не измутузила одного делегата от союза крайне правых «Доблесть и Честь», пользовавшегося большим влиянием в полиции. Да, Мэри-Джо – она такая. Болид, который остановить невозможно. Она скорее подвергнется самым унизительным испытаниям, чем свернет с дороги, которую выбрала. Она давала нам всем превосходный урок самоотверженности, я так думаю. Черт бы ее побрал.

У нее в шкафчике оказалось немного печенья с изюмом и орехами, она их щедро разделила со мной.

– Я буду работать до тех пор, пока не порвется нить. Пока она ведет меня от одного свидетеля к другому. Я знаю, что она приведет меня к цели. Когда я смотрю на физиономию Фрэнка, то понимаю: я на верном пути. И он знает, что я продвигаюсь вперед. Я подождал, пока она оденется и зашнурует ботинки. Кровь прилила к ее лицу.

– Ох, этот усатый идиот, – задумчиво процедил я. – Просто в себя прийти не могу!

Выходя из комиссариата, Мэри-Джо завела речь о том, что у нее дома осталось полно телячьего жаркого. Но я настоял на том, чтобы сначала заскочить к Вольфу. По дороге мы остановились, чтобы выпить по стаканчику. Я смотрел на Мэри-Джо, и мне вдруг захотелось погладить ее по щеке. Она улыбнулась. Жара, усталость, беспокойство, смерть невинных людей – от всего этого становишься до ужаса сентиментальным…

Пока Мэри-Джо помогала Крис таскать коробки с листовками и грузить их в багажник, я поделился с Вольфом своими тревогами.

– Сюрприз, Натан? И что же это за сюрприз?

– Не знаю. Ничего не знаю. Я так ничего и не смог из него вытянуть. Но мне это не нравится, совсем не нравится. А тебе?

– Конечно, мне тоже не нравится. Но это их проблемы, а не наши.

– Ага! Вот ты как на это смотришь. Это, значит, их проблемы! Прекрасно! Но во всяком случае я запрещаю Крис идти на эту демонстрацию. И я прослежу за этим, не волнуйся! И вот еще что: ты, я слышал, не пользуешься презервативами? Или мне приснилось? Ты мне сейчас скажешь, что это ее проблема? Я вижу, это тебя развеселило…

– Натан, ты мне нравишься, но ты меня уже достал. Честное слово.

– Вполне возможно. Мне без разницы! Но если с ней что-нибудь случится, я тебя пристрелю, как собаку! Я тебе об этом уже говорил, но хочу быть уверен, что ты хорошо запомнил. Как собаку, Вольф. Раздавлю, как вредное насекомое!

– Да что ты себе вообразил? Ты сомневаешься в моих чувствах к Крис?

– Послушай! Эта женщина очень много для меня значит. Когда я был на твоем месте, я не приглашал ее принять участие в уличных баталиях. Когда я был на твоем месте, я только и делал, что дрожал за нее.

– Не рассказывай мне всякую ерунду, пожалуйста. Я в курсе. Ты наверняка причинил ей куда больше зла, чем когда-либо причиню я. Натан, она мне все рассказала. Так что не трудись зря.

От его слов я едва не задохнулся.

Когда мы пришли, Фрэнк принимал ванну. Он сидел в пене по самые плечи и, закрыв глаза, с блаженной улыбкой слушал Чарли Паркера.

Мэри-Джо тряхнула его, чтобы он уступил ей место, – она, мол, умирает от усталости и должна немедленно принять теплую ванну, пока не хлопнулась в обморок. Затем мы направились на кухню, чтобы полюбоваться на знаменитое жаркое.