Гибрид - Игорь Беляев

— …И какой же гюсский, не льюбит бистрой езды? Его ли душэ, стремящейся загуляться, закрюжиться, сказать иногда, черт побери всё, — не льюбить ее? Ее не льюбить? Когда в ней слышится, что-то висторженно-чудное? Кижись, неведомая сила пидхватила тебя к себе на крыло. И сам летишь, и все летит…

Взрослые попадали со стульев. Таки весело!

— Вы стопроцентный антисемит! — нахмурилась Адельсидоровна.

— Еврей не может быть стопроцентным антисемитом, — отбился дядя Митя.

— Самые большие антисемиты — это евреи. Посмотрите на Гитлера!

— Я хочу посмотреть на Гитлера только в гробу.

— Ну, вам придется немножко подождать, пока товарищ Сталин загонит туда этого Шикельгрубера.

— Между прочим, говорят, что товарищ Сталин тоже немножечко того, в этом же роде…

— Сталин — Джугашвили! — прошептал дядя Павлуша.

— Все «швили» — это, как правило, перекрашенные грузинские евреи.

— Не морочьте мне голову. Отец Сталина был сапожником. Это исторический факт. А настоящий еврей не может быть ни сапожником, ни пьяницей.

— У евреев нет середины — или ты гений, или совсем идиот.

Тетя Маша тоже уверена, что товарищ Сталин истинный грузин.

— Перестаньте сказать за столом такие вещи, и еще при ребенке, — заволновалась Адельсидоровна.

Дядя Павлуша тут же побежал к двери проверять, хорошо ли она закрыта. И разговор на эту скользкую тему прекратился.

Мне дядя Митя сразу понравился. Особенно когда он обещал маме сделать из меня человека и научить «свободно мыслить».

— Только не говорите ничего дурного про Христа, пожалуйста! Ребенок очень впечатлительный.

Про ребенка — это про меня.

— Что вы, прелесть моя! Какие могут быть разговоры? Тем более для меня Христос — абсолютная реальность. Если сказать по-маяковски — «живее всех живых». Может быть, даже самый лучший из рода человечьего. Я могу верить в Бога, а могу и не верить. Потому что оченно свободный человек… когда сплю. А вот когда я просыпаюсь, и тем более трезвый, — тут я дышу по Сталинской конституции, хотя и написал ее, между прочим, Бухарин! Но упоминать имя этого Иуды сейчас не принято.

Все переглядываются.

— Несмотря на то, что в конституции про Бога ничего не записано, я в него верую. Без сомнения. Только Бог — понятие растяжимое. Мой Бог — беспоповский. Так сказать, эманация Духа.

Я, канешно, ничего не понял, но мне очень захотелось узнать про Иуду и «беспоповского» Бога.

Во всяком случае, мы с дядей Митей скоро «оченно» подружились. И мама разрешила ходить к дяде Мите в гости, но не допоздна.

При первом же моем посещении дядя Митя прочитал мне целую лекцию:

— Учтите, вьюнош, этот вопрос надо решать сразу, раз и навсегда: или быть Умником, или быть Простачком. Умник — это личность. Личностью быть опасно во все времена. Он знает истину и никогда не выдаст ее толпе. Простачком — проще и удобнее. Но… скучновато. Личность готова пострадать и даже умереть при случае за свои дурацкие идеалы.

Я сказал, что твердо решил стать Личностью. Дядя Митя похихикал:

— Ну, это мы еще посмотрим, пионир!

Дядя Митя почему-то хреново относился к пионерской организации.

А я хотел быть и пионером, и личностью.

У него была маленькая комнатка. Дядя Митя называл ее «своей берлогой». В берлоге стоял диван, небольшой столик и кресло — трон. Дядя Митя утверждал, что нашел его на помойке.

Лично я уверен, что трон приехал из театра. Где можно найти такую помойку в эвакуации? Когда сидячих мест не хватало, занимали табуретовки у соседей.

Пальто и прочие свои вещи он держал в коридоре. Вообще, мне кажется, он приехал в эвакуацию в одном халате и шлепанцах.

Дядя Митя называет свое «одеяло» — турецким халатом, хотя он «оченно» потрепался от времени и переживаний, кое-где даже надорвался.

Лежанка в его берлоге днем никогда не убирается. Во-первых, потому что дядя Митя быстро устает и переползает из кресла на диван, чтобы набраться сил. А во-вторых, зачем утром убирать постель, чтобы вечером потом ее разбирать снова?

— Надо соблюдать режим, чтобы не отправиться на тот свет раньше времени. Даже без всякого анекдота. А вот анекдоты следует рассказывать только в своем кругу, — наставлял он меня, — когда ты абсолютно уверен, что рядом нет Иуды. А иуды теперь на каждом шагу, — как говаривал товарищ Ленин в самый разгар революции.

Когда он говорит от имени товарища Ленина, он вскидывает руку, как памятник.

— «Оглянись, товарищ! Нас предают на каждом шагу враги пролетариата. Этот Иуда Троцкий наверняка торчит под дверью».

Я открываю дверь и смотрю. В коридоре нет никакого «пролетариата».

— Ну и чудненько. Тогда слушай сюда.

— Дядя Мить, а сколько вам лет?

— Это сосчитать довольно просто, если знать, когда родился Адам.

— А при чем тут дядя Адам?

— А при том, коллега, что каждый несет в себе память своих предков. Конечно, всем кажется, что он когда-то родился и когда-нибудь таки помрет. На самом деле человек живет столько, сколько живут клетки его рода. И самое антиресное, что эти клеточки помнят, что с ними было в той, предыдущей жизни. И при случае они напоминают о себе. Правда, не все понимают, что советуют ему его предки. Хотя от них-то и зависит судьба человека.

Рассказывал дядя Митя про историю долго. Целый месяц. Канешно, не каждый день, а когда получалось свободное время. И всегда помнил, на чем мы останавливались прошлый раз.

Жизнь шла своим чередом, а рассказ — своим. Получалось, как в детстве мне читала Аня «Тысячу и одну ночь».

Только эта история была в сто раз интереснее. Тем более что я верил — дядя Митя рассказывает мне «чистой воды правду».

А начал дядя Митя издалека.

— Сначала была Древняя Греция. Это, наверное, тебе известно.

— Нет, Древнюю Хрецию мы еще не проходили.

— Ну, значит, и о Древнем Риме у тебя пока смутные понятия?

Я признался, что и о Древнем Риме у меня пока ясности нет. Правда, в бабушкиной «Ниве», которую я рассматривал с Аней еще до войны, я запомнил картинку «Гладиатор».

И Аня мне объяснила, что в римском цирке дрались не так, как мы, мальчишки, понарошку, а убивали по-правдашному — насмерть. И в Древнем Риме на это только смотрели и радовались. Вот какое было тогда безобразие!

Дядя Митя удовлетворенно кивнул.

— Римляне были большие вояки и оттяпали тогда пол-мира. В том числе Иудею, где и проживали все евреи на тот момент.