Монгол - Тейлор Колдуэлл

Тогрул-хан ласково коснулся ладонью головы дочери, усадил ее слева от себя и стал нежно перебирать пряди ее золотистых волос.

— До того, как уменьшится луна, она будет помолвлена с Бухарским калифом, прослышавшим о ее великолепной красоте, — заявил Тогрул. Он настолько был ослеплен красотой собственной дочери, что позабыл о хитрости и так восхищенно смотрел на Азару, как люди могут смотреть на красивую кобылку, которая не понимает человеческого языка и остается послушным и прекрасным созданием.

Темуджин позабыл о существовании Борте, ощутив, как напряглось его тело, запылало от страсти.

Темуджину было известно, что Бухарский калиф, этот похотливый старик, имел огромный гарем, представил обнаженную Азару в объятиях калифа, почувствовал, как к голове прилила кровь, и лицо побагровело от ярости. Тело его горело, как камень под лучами пылающего солнца, он взглянул на нежные, хрупкие руки девушки, белизной напоминающие ему чудесные цветы, и тут неожиданно вспомнил руки Борте, широкие с короткими пальцами и твердыми мозолями на ладошках. Эти руки умели ткать, шить, доить кобыл и коров. А от тела Азары исходил запах жасмина и розы, дурманящий мужчин, как самый крепкий напиток.

Тогрул-хан внимательно следил за Темуджином. Он, казалось, впитывал в себя красоту девушки и изнывал от страсти. Внезапно молодой человек побледнел и стал похож на саму смерть, дрожал и сильно кусал губы. В тот момент старик осознал, что пригласил сюда дочь, чтобы отомстить! Он совершенно не понимал, почему ему вдруг захотелось возвыситься над жалким степным кочевником? От этого он был настолько растерян, что «наклеенная» улыбочка пропала с его лица и оно перекосилось от ярости. Усилием воли он растянул губы в улыбочке и постарался говорить легко и просто:

— Сегодня, сын мой, ты мне скажешь, чего ты желаешь. Я хочу тебя заранее заверить, что я обещаю исполнить все твои просьбы!

Он не поверил, что сам сказал эти слова, и никак не мог понять, что его заставило выговорить их.

Темуджин начал говорить, не отрывая взгляда от сказочной девушки:

— Отец мой, мне от тебя ничего не нужно. Я приехал, чтобы поклясться тебе в верности и предложить тебе мою помощь, если ты пожелаешь.

Эти удивительные слова, сказанные громко и твердо, поразили Азару, она медленно перевела мечтательный взор на Темуджина, постепенно, как во время рассвета, темнота рассеялась, словно спала с ее глаз, и она наконец увидела сильного и красивого молодого человека.

Они молча смотрели друг на друга, и в воздухе пробегали змейками молнии. На лице девушки проявилось удивленное, испуганное выражение. Она была зачарована пробудившим ее ото сна немного пугающим незнакомцем.

Азара внезапно улыбнулась, будто увидела того человека, о котором она давно и тайно мечтала. Поднявшись, не спросив на то позволения, Азара покинула золотой шатер отца, словно улетела как белый чистый голубь на мягких тихих крыльях.

От глаз Тогрул-хана ничего не было возможно скрыть, и он насмешливо ухмыльнулся. Его не волновали чувства дочери — она была всего лишь женщиной, пусть даже прекрасной, и у нее не было настоящей души, а лишь чудесное тело, предназначенное для Бухарского калифа. Тогрула волновал только Темуджин, и то, что он увидел, согрело и немного успокоило его ядовитую душу. Миг спустя ему пришлось перестать улыбаться, потому что Темуджин повернулся к нему, его лицо побледнело и было ужасным, а глаза сверкали зеленым огнем. Тогрул невольно подумал: «Я никогда прежде не встречался с подобным человеком. Его следует опасаться, как волка». В нем проснулась смертельная ненависть, и хан продолжал рассуждать: «Но он ведь жалкий бродяга из пустынных степей, и я его раздавлю, как слизняка или червя!»

Хан был очень озабочен, но заставил себя ласково улыбнуться Темуджину, пряча злобные глаза в сетке морщин.

Темуджин твердо сказал ему, не меняя свирепого выражения лица:

— Отец мой, сегодня я скажу тебе очень важные вещи!

Когда он ушел, старый хан остался один, погруженный в думы. Потом он сказал вслух:

— Ты никогда не вернешься домой, наглый наследник голодной пустынной крысы!

Внезапно он замолчал, и в шатре послышалось его прерывистое и хриплое дыхание, а в глазах заметался злобный огонь. Ноздри старика раздувались, он стал пронзительным голосом звать слугу, а затем потребовал вина. Когда ему подали вино, он выпил чашу одним глотком.

Чаша дрожала у него в руках.

Потом Тогрул вытер губы белым шелковым платком. Возмущенный взгляд хана уставился на золотой крест. Он поднял сухой кулак и закричал:

— Я за все отомщу!

Но эти слова показались ему странными, и он разразился пронзительным глупым смехом.

Во время пира Темуджин сидел рядом с Тогрул-ханом, незаметно оглядывался по сторонам и презрительно думал: «Неужели люди могут драться и умирать ради подобных безделушек? Наверно, толстое расплывшееся тело убивает все желания!»

Темуджин мог выпить огромное количество вина и не быть пьяным. Алкоголь делал его злым и увеличивал желание властвовать. Когда Темуджин пил, то начинал понимать, что в его власти сделать все, перед ним расстилались далекие горизонты, а сердце билось ритмично и сильно. Он чувствовал, как вырастал выше гор и облаков! Он уже обладал нечеловеческой волей, и ему казалось, что он один стоит на горе и под его ногами расстилается Вселенная. В эти мгновения его было невозможно в чем-то переубедить, и он лишь укреплялся в своей вере в то, что со временем ему суждено стать ханом ханов. Ему было понятно, почему он никогда не ощущал благоговения перед другими людьми и даже не испытывал уважения к ним. Ему было понятно, отчего он ко всем ощущал только презрение, и теперь он также презирал могущественного Тогрул-хана, желавшего только роскоши. Темуджин чувствовал, что судьба зовет его вперед и прорастает в нем, как женщина ощущает зарождение и рост в своем теле младенца.

Действия Тогрул-хана подогревала ненависть, и ему хотелось поразить жалкого и нахального нищего-степняка роскошью и великолепием праздника, в этом он превзошел самого себя. Но уже во время приготовлений он впал в гневное настроение и задался вопросом: «Для чего я так стараюсь? Почему я готовлю для него чудеса, которые я обычно удивляю важных гостей?»

Ответа не было.

У шатров были откинуты пологи, и в них сверкали яркие лампы. Золотые, хрустальные и серебряные лампы свисали с шестов, воткнутых в пахучую траву. Полыхали огромные костры, в которые бросали полные горсти мирра и сандалового дерева. Они наполняли чистый горный воздух одуряющими запахами. На огне кипели котлы, за которыми присматривали женщины в алых, синих и белых нарядах. На вертелах жарилась дичь, а баранина и конина томились в густом соусе. Из снежно-белой муки пекли вкуснейший хлеб и подавали его на серебряных подносах. На столах теснились блюда с редкими фруктами, от взгляда на которые начинали обильно течь слюни, а цветом эти фрукты напоминали редкие драгоценные каменья. Кувшины и другие емкости с вином источали волшебный дурман, который свободно лился, подобно родниковой воде. На столах теснились блюда с лакомствами, от которых исходил аромат розы. Было также великое множество нежных и поразительно вкусных печеностей, а в душистые экзотические соусы добавлялись удивительные, мало кому знакомые травы и приправы. К столу была подана рыба из высокогорных ручьев, тушеная в вине.